– Похож на мать, правда?

Тогда Даниэль подумал, что Бэнкс ведет себя глупо, как это часто бывает с крестьянами, смеющимися над тем, что не смешно. Его обидел и сам смех, и то, что о нем говорят так, как будто он ничего не слышит и не понимает. Но сейчас то мелкое происшествие наполнилось иным смыслом: замечание следовало обдумать. Как он мог походить на мать, а не на отца? Мать должна носить фамилию Мэллинджер, раз сэр Хьюго доводится дядей. Но нет! Возможно, его отец – брат сэра Хьюго, а фамилию сменил точно так же, как это сделал мистер Хенли Мэллинджер, женившись на мисс Грандкорт. Но в таком случае почему дядя никогда не говорит о брате Деронда, как говорит о брате Грандкорте? Прежде Даниэль никогда не интересовался генеалогическим древом: знал только о том предке, который в одном бою убил сразу трех сарацин, – но сейчас мысли устремились в библиотеку, к старинному шкафу, где хранились карты поместий. Там Даниэль однажды заметил украшенный вензелями пергамент, и сэр Хьюго объяснил, что это генеалогическое древо. Выражение показалось странным и непонятным – ведь тогда он был маленьким, почти вдвое моложе, чем сейчас, – и пергамент не вызвал интереса. Теперь Даниэль знал намного больше и мечтал изучить его. Он помнил, что шкаф всегда заперт на ключ, и жаждал проверить. Однако порыв пришлось сдержать – кто-нибудь мог его увидеть, а он ни за что не согласился бы признаться в мучивших его сомнениях.

Именно в таких переживаниях детства и закладываются основные черты характера, в то время как взрослые обсуждают, что ценнее в воспитании – естественные науки или классическая литература. Если бы Даниэль обладал менее пылкой и преданной натурой, скрытые переживания и предположение, что окружающие таят от него нечто неприглядное, могли бы возбудить в нем жестокость и презрение к людям. Однако врожденная способность любить не позволила негодованию и чувству обиды одержать верх. В мире не существовало ни одного человека, к которому мальчик не относился бы с нежностью, хотя порою безобидно поддразнивал – всех за исключением дяди. Даниэль любил его так преданно, как способны любить только дети: возможность находиться в одной комнате с отцом или матерью приносит им счастье, даже если те занимаются собственными делами. Цепочка от дядиных часов, его печати, почерк, манера курить, разговаривать с собаками и лошадьми – все мелкие особенности поведения в глазах мальчика обладали очарованием, равным счастливому утру и совместному завтраку. То обстоятельство, что сэр Хьюго всегда причислял себя к партии вигов, делало как тори, так и радикалов в глазах Даниэля одинаковыми противниками истины и добра. А написанные баронетом книги – будь то рассказы о путешествиях или политические памфлеты – обрели статус Священного писания.

Становится понятно, какую горечь испытал Даниэль, когда заподозрил, что объект его искренней, беззаветной любви не так совершенен, как казалось прежде. Дети требуют, чтобы герои в любых ситуациях оставались безупречными, и с легкостью наделяют их желанными качествами. Первое открытие несостоятельности героя способно поразить сознание глубоко чувствующего ребенка не менее жестко, чем поражает взрослого человека угроза крушения привычной веры.

Однако спустя некоторое время после болезненно пережитого потрясения выяснилось, что, задав вопрос о карьере певца, сэр Хьюго всего лишь провел шутливый эксперимент. Он призвал Даниэля в библиотеку, а когда тот пришел, отвлекся от письма и откинулся на спинку кресла.