Ну, а ближе к лету пойдут заказы от клиентов посолиднее – жуков. Кому железные накладки на рога изготовить для брачных игр, а кому и протезы сделать взамен обломанных. Случаются и крупные заказы, сразу на всю артель и надолго. Это когда старые ежи молодятся и желают ежихам пыль в глаза пускать. Тогда велят они себе все иголочки заточить, чтобы старыми и тупыми не выглядеть. Богатый еж себе еще и наперстки на лапки закажет с подковками. Они перед ежихами любят себя конями представлять. Начнут гарцевать – не остановишь. Но такие игольчатые заказы редко бывают, потому как их все прибирают к лапкам жуки-точильщики.

Месяца через полтора кузнечик набирается такого опыта, что начинает работать не только по металлу, но и по хитину. Тут, в самый разгар полетов, когда все норовят друг дружку облететь, подрезать, а то и просто пополам перекусить, у него работы невпроворот. Кому надкрылья жесткие выправить помятые, кому протез жвал изготовить, а кому усики оборванные аккуратно проволочкой тонкой надставить. Кузнечат они, бедные, от зари до зари. Одно только и облегчает им жизнь – песня. Поют они за работой не переставая. Народные песни поют и собственного сочинения. К примеру, романс «А напоследок стрекочу…» или «Вот залез один я на травинку» – все и не перечесть. Только «В траве сидел кузнечик» поют редко. Кузнечики – народ жизнерадостный, а от этой песни нападает на них такая зеленая тоска… Только на поминках ее и поют или осенью, когда… Ну, что сейчас об осени говорить – до нее еще бог знает сколько. Пока молодежь скачет и кузнечит вовсю. Ничего, что неумело.

Ботинок под снос

* * *
древняя клава…
вместо надписи Home
полустертый рисунок избушки
* * *
жужжу и жужжу…
нектар собирая с цветов
на твоем cарафане
* * *
тепло и нет мух…
в теньке развалившись,
сон цветной
о сметанне небесной
смотрит и смотрит кот…

Завтрак на траве

с ветерком
шуршим и шуршим
в твоих юбках
* * *
влажный купальник…
прилипаем
с обеих сторон
* * *
магазин закрывается…
уборщица чешет… спину
рукой манекена
* * *
пустеющее кафе…
мужчина за накрытым столом
роняет вилку за вилкой
* * *
ботинок под снос…
третий месяц живет в нем
мышь без прописки
* * *
долгие поминки…
после пятой
начинают чокаться
* * *
утреннее метро…
не просыпаясь
читает мужчина газету
* * *
вечер в деревне…
навоз под фонарем
пахнет сильнее
* * *
мужской монастырь
на огуречных грядках —
сплошь пустоцветы
* * *
Полоска светлая
На темной от загара
Твоей спине —
Ее и поцелую…
Для начала.
* * *
Новогодняя ночь.
Возле искусственной елки
Делаю вид, что счастлив…

Как упоительны в России вечера

К девяти часам вечера жара… не спадает. От пристани в центре Вологды отходит в полуторачасовой рейс к Спасо-Прилуцкому монастырю и обратно прогулочный теплоходик «Дионисий». Пиво, чипсы, соленый арахис и живая музыка в виде молодого человека по имени Вова, уже погружены на борт. Всего триста рублей с носа, который у некоторых отдыхающих так и чешется к выпивке. Неугомонный Вова начинает громко петь еще на пристани. Такое ощущение, что даже микрофон у него луженый. Но на воде хоть немного прохладнее. В конце концов – не будет же он петь все полтора часа. Выпьет пива, его разморит…

Под песню «Ах, белый теплоход, гудка тревожный бас…» мы отчаливаем. Вологда – речка узкая. Теплоходу, чтобы продвигаться вперед, приходится раздвигать ее берега носом. По случаю тридцатиградусной жары и вечера пятницы оба берега густо усыпаны отдыхающими. Они стоят столбиками у мангалов с шашлыками, точно суслики у своих нор, и машут проплывающим мимо руками, шампурами с подгоревшими кусками свинины, бутылками сухого вина и всем, чем машется. Вова запевает шпаликовскую «Ах ты палуба, палуба, ты меня раскачай…».