19. 18

18

Дина

В его глазах полыхает огонь. Дамир устрашающе смотрит на меня, нависая сверху. Тиски его пальцев впиваются в кожу. Мне больно. Физически. Морально.

– Ну-у, – тянет сквозь зубы. – Не говоришь. Снова.

Разжимает пальцы. Убирает руки с моих плеч. Отстраняется. Хватается за голову, опуская ее вниз. Смотрит странным взглядом, пугающим.

Истерически смеётся.

– Блядь! Как можно было скрыть от меня беременность. Ребёнка! Неужели, я заслужил подобное? А, Дина? Я заслужил?! 

Ничего не говорю. Пячусь назад. Я боюсь его. Мне страшно. Этот безумный взгляд, дикий оскал на лице... Такого Дамира я вижу впервые!

– Куда собралась? – рявкает.

Направляется в мою сторону. Снова хватается за плечи. Трусит, как тряпичную куклу, а я...

Плачу. Опять. Прикрываю глаза. Закусываю губу. Нет. Не хочу с ним говорить. Пусть всё закончится. Пусть уйдёт. Он не видел ребёнка. Не носил его под сердцем. Не терпел все прелести токсикоза, уставших ног и бессонных ночей. Не поймёт. Не дано понять!

– Почему умер мой сын? – не спрашивает, а рычит. Дикий зверь, а не человек.

Я должна отвечать? Правда?

– Дина, почему он прожил всего неделю?

Не знаю откуда, но во мне появляются силы. Будто невидимая аура окутывает мое тело защитным кольцом, и я становлюсь смелой. Больше не плачу. Больше не боюсь.

– Кто ты такой, чтобы задавать мне эти вопросы? – произношу без запинок.

Дамир не ожидает. Удивлённо ведёт темной бровью, щурит глаза.

– Отец ребёнка.

– Самоуверенно, – ухмыляюсь, надев на лицо маску безразличия. – Но нет.

– Что ты только что сказала? Ребёнок не от меня?

– Я этого не говорила.

– Не говорила. Поставила перед фактом. Не ври мне, Дина! Если не расскажешь сама, то рано или поздно я узнаю правду. И тогда сверну тебе шею, если ты сейчас соврала! Ребёнок мой?

– Оставь. Меня. В покое, – отвечаю, чеканя каждое слово. – Прекрати преследовать. Уйди с моей дороги. У тебя своя жизнь, а у меня своя. Я тебе ничего не должна и не собираюсь говорить на какую-либо тему.

Делаю глубокий вдох. Собираюсь с силами.

– Три года назад я похоронила отца. Спустя полгода – сына. Жизнь поставила меня на колени. Сломала. Я долго карабкалась, чтобы не сойти с ума. А теперь появляешься. Ты... Лезешь мне в душу, вскрываешь затянувшиеся раны. Не надо, Дамир. Не делай этого.

– Уйти с дороги? О какой дороге ты говоришь? – нагло ухмыляется. Делает в мою сторону размашистые шаги. Равняется напротив. – Боишься, что я всё расскажу ему? 

– Рассказывай. Иди. И. Рассказывай. 

Дамир столбенеет. Не поймет ничего. А я и сама не понимаю, откуда взялась эта смелость. Ещё буквально пять минут назад трепетала перед ним, как маленькая птичка перед коршуном, а сейчас... Я сама похлеще любого коршуна. Речь зашла о моих детях, а это опасная тропа для любого мужика. Тем более, его, биологического материала.

– Ты так просто не уйдешь из этого кладбища, – скалится Дамир. – Вынесу вперёд ногами, если добровольно всё не расскажешь.

– Не расскажу. Не собираюсь с тобой говорить. Ты – никто и зовут тебя «Никак». Оставь в покое память моего ребёнка. Ты не имеешь к нему никакого отношения!

Дамир иронично ухмыляется, а затем, склонившись, резко хватается за мои икры. Отрывает тело от земли и запрокидывает на своё плечо, будто мешок с мукой.

Я сопротивляюсь. Бью его по спине, лопаткам. Бью, что есть силы. Руками. Кулаками.

Он недолго терпит. Со всего размаху опускает пятерню на мои ягодицы и рычит:

– Перестань, дура! – и я перестаю его бить.

Он несёт меня по всему кладбищу, направляясь к воротам. Мне страшно. Просто до помутнения рассудка. Что он хочет? Что надумал со мной сделать?