– Мам, пойдем, у меня уроков очень много. Извините, тетя Маруся.

Долговязого прыщавого Вовку, который рыскал в темноте возле их палисадника, свистел, ломал рябину и бросал желтые дробины ягод в окно, вызывая Люсю, она боялась ужасно. Вовка ее домогался. Слова «домогался» она, конечно, тогда еще не знала, но и ухаживанием Вовкино отношение к себе назвать не могла. Случайно оказавшись рядом с ней в переполненном автобусе или в толчее магазина, откуда так сразу не убежишь, Вовка ухмылялся, покусывая слюнявые губы, и все норовил прижаться, коленом раздвинуть ей ноги. Такой гадкий!

– Иди отсюдова, кобель проклятый! – гнала его в гневно распахнутую форточку Нюша, но Вовка нахально ржал в ответ и не уходил. – Ты, дочк, его не бойся, – успокаивала мама, вновь принимаясь за вязание. – Пристанет, ты, главное дело, кричи погромче и по роже его, по роже!

Легко сказать! Ни громко кричать, ни лупить по роже Люся не умела, а Вовка между тем начал ее буквально преследовать.

В школе затеяли ремонт, к первому сентября не успели, и часть старших классов, в том числе и их 10 «в», перевели во вторую смену. Идти в осенней темноте одной, без девчонок, которые жили рядом со школой, надо было почти три автобусные остановки. Раньше Люся и не подумала бы бояться – шоссе светится огнями, мальчишки все знакомые, нормальные, не какие-нибудь там пэтэушники. Взрослые тем более не обидят, наоборот, если что, защитят. Теперь же она всю дорогу дрожала от страха: на углу, где от шоссе предстояло свернуть на пустынную дачную улицу, уходящую вниз, к лесу, из темноты обязательно выползала длинная змеистая тень.

Две недели со слезами, делавшими ее бессильной, она отбивалась от Вовкиных приставаний. Накануне новой страшной недели полночи проворочалась, собираясь с духом, наконец решила: всё, хватит! – и вечером в понедельник, завидев зловещую тень, смело пошла Вовке навстречу.

– Привет, Люсь. Давай портфель донесу.

– Отстань.

– Чего ты, Люськ, все кобенишься? Я ведь и жениться могу. А чего? Дело нехитрое. Пойдем, Люсь, пойдем… тебе понравится… – Вовка попытался подтолкнуть ее в заранее открытую калитку, в черные кусты одичавшего сада глухой старухи Филькиной, но не вышло: Люся руками и ногами уперлась в забор. Вовка осклабился, схватил ее за запястье и потянул руку вниз. Он почему-то был уверен, что, ознакомившись с его мужской анатомией, она сразу же отпустит правую руку, намертво вцепившуюся в столбик трухлявой изгороди.

– Вовик, а ты правда хочешь на мне жениться? – прикинувшись наивной дурочкой, спросила Люся и, как только он, обалдев от невиданно ласкового обращения, замешкался, ослабил хватку, дала ему с размаха тяжелым портфелем по роже и с криком: «Люди добрые, помогите, убивают!» – понеслась со всех ног.

Залаяли собаки, хлопнула дверь у Сидоренок, чокнутый дед Сидоренко, бывший красный партизан, гаркнул что есть мочи: «Стой, стрелять буду!» – вспыхнула голубым светом терраска у Толоконцевых, но Люся не кинулась к ним за помощью – она продолжала мчаться вниз по улице. На бегу распахнув все двери лаптевского дома, влетела по коврам в залу, где хозяева смотрели телевизор, и прокричала:

– Тетя Маруся-я-я! Михал Васили-и-и-ич! Ваш Вовик хочет на мне жениться! Прямо сейчас, у глухой Филькиной в саду! В кустах у бабки Филькиной, слышите!

Вовка ворвался почти что следом. Морда красная, уши малиновые. Люся не стала дожидаться, пока Марья Алексеевна перестанет визжать: «Ой, батюшки, что делается! Вовик, ты, никак, с ума спятил?» – а пришедший в ярость «академик» истощит весь запас армейского мата. Подхватила брошенный на крыльце портфель и помчалась домой. Здорово она напугала этих буржуев! Чуть не умерли от страха, услышав, что их драгоценный Вовик хочет жениться на Нюшкиной Люське – нищей, незаконной, неизвестно с кем прижитой девчонке!