Она обязательно поблагодарит за каждое кушанье и не «спасибочки!» скажет, как Нюша, а «большое спасибо», как говорит Елена Осиповна. После обеда взрослые разойдутся по комнатам читать газеты и журналы, а они с Нонночкой быстро уберут со стола, помоют посуду – не в жирном тазике, а горячей водой из-под крана – и побегут в детскую. Здорово, когда у человека есть своя комната! Пусть даже самая маленькая. Хотя не такая уж и маленькая, если посчитать, сколько всего в ней помещается. Письменный столик у окна, тахта, пианино, полки с книжками и всякими настольными играми, шкафчик для платьев и даже станок – толстая круглая палка, прикрепленная к стене: держась за нее, Нонна повторяет балетные па, которым ее учат в хореографическом кружке Дома пионеров.

С Нонной Заболоцкой Люсе всегда очень-очень интересно. Плотно закрыв дверь, они шушукаются, обсуждая школьную жизнь, книжки, фильмы. Нонна по секрету рассказывает, что на днях ходила в кино с мальчиком из 8-го «б». Видимо, он в нее влюбился. Влюбился? Ну так что ж? Ничего особенного. Как в нее не влюбиться? Длинноногая худенькая девочка с огромными черными глазами и модной короткой стрижкой кажется Люсе воплощением изящества и красоты. Люсе тоже хочется постричься, но мама ни за что не разрешит ей отрезать эти противные, толстые, белобрысые косы, которые надо еще и заплетать каждое утро по десять минут, вместо того чтобы поспать подольше.

– А ты никого не спрашивай, пойди в парикмахерскую и отрежь! – советует Нонна. – Я сама так сделала. Предки побурчали-побурчали и успокоились.

– Нет, моя мама быстро не успокоится. И учительница у нас очень строгая. Одна девочка, Таня Морозова, постриглась, так она ей поставила тройку по поведению.

– Она что, полная дура, эта твоя учительница?

– Что ты! Нина Антоновна очень умная, но совсем пожилая. Она еще в гимназии училась. А там у них были строгие порядки. Нина Антоновна нам рассказывала, как классная дама не хотела пускать ее в класс из-за того, что у нее на лбу вились волосы. Просто от природы. Тащила в туалет, мочила голову водой и снова туго-туго заплетала ей косы.

– И поэтому теперь она считает своим долгом так же измываться над вами? Удивляюсь, почему вы не протестуете против подобного произвола. Что за рабская психология! Пожаловались бы директору или, еще лучше, написали бы на эту старую хрычовку телегу в роно. Лично я никогда бы не потерпела такого издевательства над личностью!

Люся уже и не рада, что завела этот разговор.

– Что сегодня будем делать? – осторожно спрашивает она исполненную презрением к ее рабской психологии подружку, которая стоит у станка и с отрешенным видом, будто Люси здесь вовсе и нет, делает свои балетные упражнения.

– Не знаю… хотя нет, знаю! – оживляется балеринка и, бухнувшись рядом на тахту, шепчет: – Мама с папой скоро уйдут в театр, и мы с тобой будем читать Мопассана…

Отрывки из «Милого друга» повергают Люсю в такое страшное смущение, что она заливается краской. Нонка, читавшая Мопассана уже сто раз, хихикает, смеется, падает, будто Жорж Дюруа, перед ней на колени: «Клотильда, как я жажду обладать вами!» – потом стаскивает скатерть со стола и, завернувшись в нее, молитвенно складывает руки: «Сжальтесь надо мною, Жорж! Я так боюсь остаться с вами наедине!» Настроение у Люси меняется – ей смешно, она уже готова включиться в игру и побеситься вместе. Они носятся друг за другом по квартире, выкрикивая: «Вы разрываете мне сердце, сударыня!» – «Ах, Жорж, я в вашей власти, делайте со мной, что хотите!» – хохочут, наряжаются, красят губы, брови, бьют по клавишам пианино. Утомившись, падают на диван и включают телевизор. А там – «Гусарская баллада»! И вот уже Нонна с рюмкой самого настоящего вина танцует на столе, подражая Татьяне Шмыге: – «Я пью, все мне мало! Уж пьяною стала!..»