– Я знаю.

– Знаете?

Воронцов разлил готовый чай.

– В таких местах все понемногу стучат, – сказал он, – глупо ожидать иного. Когда здесь был Вьетконг, все было просто – или ты помогаешь сопротивлению, или тебе выпустят кишки. Они специально использовали такую форму казни, чтобы устрашить остальных. Потому здесь не осталось тех, у кого есть хоть немного чести. Честь здесь означает смерть.

Виктор не ответил

– Давно здесь?

– Пятый месяц.

– А до этого?

Виктор отхлебнул чай

– С травами? Как у местных…

– До того я долго жил в Германии. С отцом.

– Дипломат? Отец?

– Нет, инженер. Железнодорожник.

– Почему не пошли на германское направление?

Виктор невесело усмехнулся

– Орднунг это не для меня.

– Так что с моим человеком?

– Он пошел на рынок. Морепродуктов.

– То есть, не в кемпетай.

– Это не делает его менее стукачом.

Тау вышел на связь на следующий день. Предложил встретиться на рыбном рынке Бинь Дьен.

Рыбный рынок Бинь Дьен – это старое, азиатского вида двухэтажное конторское здание, и бесконечные ряды рыбных торговцев рядом. Несмотря на то, что почти нигде нет морозильников рыба вся свежая, не пахнет шелухой, нигде нет ни крови ни требухи, ни крыс. Вьетнамцы торговали цивилизованно, частично это было наследием французской колонизации, частично – своему месту в Азии. Вьетнамцы и до колонизации считались одним из самых цивилизованных народов региона.

Приметы времени были и здесь – флаги с восходящим солнцем, распоряжения военной администрации, расклеенные на стенах, если раньше пользовались в основном мотоциклетками, в том числе и грузовыми – то сейчас многие пересели на велосипеды, снова появились и вьючные буйволы. На смену яркому, кричащему разноцветью в одежде – пришли угрюмые, серые и синеватые ткани, много было людей, у кого не было руки, или ноги или обожженных. Война закончилась – но не для них, и вряд они считали себя в ней победителями. Они просто пытались выжить, как и все…

Тау появился на велосипеде, это был старый японский велосипед с грязно-желтой, почти кремовой рамой. На спицах – были украшения в виде разноцветных лент, явно оставшиеся от Нового года.

Воронцов подумал, что раньше Тау ездил на мотоцикле, и мог бы себе машину купить – но промолчал. Тау бросил велосипед у забора в числе других и повел друга в глубину базара…

Нужного человека они нашли около едальни. Днем здесь можно было пожарить с травами и овощами купленную прямо тут же рыбу, или сварить суп – а вечером варили суп, бросая в гигантский чан все что не было продано за сегодня. Это было уже для своих. Ужин – а для многих он же обед и завтрак. Японцы считали, что рабы могут есть и один раз в день и ничего такого тут нет.

Журналист на ходу схватил какого-то местного, одетого как оборванец, но с сумкой на плече, они обнялись и заспорили на своем наречье, постоянно показывая пальцами на белого дьявола, стоящего рядом. Наконец, Воронцов уловил знакомое «нго нган» что значит «сумасшедший»

– Я не сумасшедший – сказал он

Вьетнамцы уставились на него, а он достал кошелек

– Где здесь подают свинину? Я угощаю…

– Что вам тут надо?

Воронцов досчитало до пяти. Он прекрасно понимал, что для этих людей убийство – суть развлечение.

– Россия ищет друзей?

– Россия? – завизжал кто-то.

Но главарь жестом остановил его.

– Ты из России, так. Кто ты?

– Тот, кто ищет друзей

– Зачем?

– Когда друзья бывают нужны, лучше чтобы они были.

Главарь помолчал. Потом резко сказал на местном диалекте.

– Убирайтесь.

Бандиты, оставив Воронцова, вышли.

– У тебя десять минут, чтобы убедить меня, что ты не шпион.