Анатолий Дмитриевич Гирькин возвращался c прогулки, когда среди молоденьких елочек за поселком встретил Ежукову. На плече – коса на темном от времени косьевище, на глазах – темные очки в дорогой оправе, следом две беленькие козочки, явно не местного происхождения, подпрыгивают.

Поздоровалась лишь тогда, когда Гирькин – «Здравствуйте, Белла Ивановна!» – сказал.

– И вы, господин олигарх, не чихайте! – ответила.

– Белла Ивановна… Белла Ивановна! – вздохнул Анатолий Дмитриевич. – Ну, какие олигархи сюда приедут? Они, небось, и в Москве не часто показываются! А я – пенсионер обыкновенный и больше ничего, хотя и был, конечно, раньше директором… А что, Белла Ивановна, вы на ночь глядя на сенокос собрались?

– В народе говорят, хотя и сзади, да в том же стаде! – сказала Белла Ивановна, игнорируя вопрос. – У нас, господин олигарх, поселок стеклянный. Все видно.

И она двинулась дальше, и только козочки беленькие, пушистые, не иначе как Белла Ивановна за ними в специальный питомник ездила, – ме! ме-е! – продолжали возмущаться Гирькиным.

Вот под это «меканье» и забрал Анатолий Дмитриевич по ошибке влево, а когда сообразил, что ошибся, уже подходил к красноватому взгорку старого кладбища.

Только тут и опомнился.

Покачал головой, и, присев на торчащее из земли каменное надгробье, закурил сигарету.

Сразу за кладбищенской рощицей расстилался пустырь, посреди которого неведомо сколько лет назад застыл трактор с выбитыми стеклами, так и не доехал он до бочки с аммиачной водой, темнеющей чуть в стороне.

«Всю красоту засрали… – вздохнул Анатолий Дмитриевич. – Только издали и можно еще смотреть».

И, поморщившись, он отвернулся к реке, текущей за кладбищенской рощей. Здесь картина открывалась более пристойная. Тут садилось солнце, и недвижная гладь воды была залита бегущими всполохами солнечного света.

Вообще, приезжая в поселок, Анатолий Дмитриевич бывать здесь не любил.

Тут в шестьдесят третьем году, когда его только распределили после института в поселок, стояла большая белокаменная церковь.

Эту церковь, сооруженную по проекту архитектора Константина Тона, и взорвал тогда Гирькин…

Нет-нет!

Взрывали, конечно, саперы, приехавшие из города, но без Гирькина, выбранного тогда секретарем комсомольской организации лесозавода, церковь имела, так сказать, шанс уцелеть!

Тогда главный инженер мастерских Костя Ежуков, приехавший в поселок вместе с Гирькиным, нашел у местного краеведа документ, в котором было написано, что церковь построена по проекту архитектора Константина Андреевича Тона.

– А знаете, кто такой этот Тон?! – горячился Ежуков. – Это архитектор, который строил Большой дворец в Московском Кремле! Нам не разрушать церковь надо, а взять ее под охрану государства!

Было это на районном партхозактиве, и Гирькин до сих пор помнил, как восхищенно смотрела на Ежукова Белла Аверкина, которая ходила тогда в первых районных красавицах и работала инструктором райкома комсомола.

И тогда словно кто-то толкнул Гирькина.

Он поднялся и сказал, что все так, как говорит уважаемый товарищ Ежуков, да не совсем…

– Малость преувеличивает товарищ Ежуков архитектурную ценность культового строения… Проект действительно архитектору Тону принадлежит, но это не особый, отдельный проект, а типовой… Как пятиэтажки, которые сейчас строят. Во многих городах и поселках они стоят… Только пятиэтажки наши в коммунизме, который к 1980 году у нас в стране построят, нужны будут, а эти типовые храмы вряд ли кому там потребуются. Нам и Кремлевского дворца, чтобы товарища Тона помнить, достаточно.