Балаганов долго думал, несмело улыбаясь, и, наконец, объявил, что для полного счастья ему нужно шесть тысяч четыреста рублей и что с этой суммой ему будет на свете хорошо.

– Ладно, – сказал Остап, – получите пятьдесят тысяч.

Он расстегнул на коленях квадратный саквояж и сунул Балаганову пять белых пачек, перевязанных шпагатом. У бортмеханика сразу же пропал аппетит. Он перестал есть, запрятал деньги в карманы и уже не вынимал оттуда рук.

– Неужели тарелочка? – спрашивал он восхищенно.

– Да, да, тарелочка – ответил Остап равнодушно. – С голубой каемкой, подзащитный принес в зубах. Долго махал хвостом, прежде чем я согласился взять. Теперь я командую парадом! Чувствую себя отлично.

– Ух, как я теперь заживу! – произнес восторженно Шура. – Знаете что с Козлевичем? Он все-таки собрал «Антилопу» и работает в Черноморске. Письмо прислал. Просит прислать ему шланг. Побегу искать этот шланг.

– Не надо, – сказал Остап – я ему новую машину куплю. Едем в «Гранд-Отель», я забронировал номер по телефону для дирижера симфонического оркестра. А вас надо приодеть, умыть, дать вам капитальный ремонт. Перед вами, Шура, открываются врата великих возможностей.

Они вышли на Каланчевскую площадь. Такси не было. На извозчике Остап ехать отказался. Сели в трамвай.

Вагон был переполнен. Волнующиеся пассажиры быстро оттеснили Балаганова от Остапа, и вскоре молочные братья болтались в разных концах вагона, стиснутые грудями и корзинами. Остап висел на ремне, с трудом выдирая чемодан, который все время уносило течением. Внезапно, покрывая обычную трамвайную брань, со стороны, где колыхался Балаганов, послышался женский вой:

– Украли! Держите! Да вот же он стоит!

Все повернули головы к месту происшествия, задыхаясь от любопытства стали пробиваться любители. Остап увидел ошеломленное лицо Балаганова. Бортмеханик еще и сам не понимал, что случилось, а его уже держали за руку, в которой крепко была зажата грошовая дамская сумочка с мелкой бронзовой цепочкой.

Обладатель пятидесяти тысяч украл сумочку, в которой были черепаховая пудреница, профсоюзная книжка и один рубль семьдесят копеек денег. Вагон остановился. Любители потащили Балаганова к выходу. Проходя мимо Остапа, Шура горестно шептал:

– Что ж это такое? Ведь я машинально.

– Я тебе покажу машинально! – сказал любитель в пенсне и с портфелем, с удовольствием ударяя бортмеханика по шее.

В окно Остап увидел, как к группе скорым ходом подошел милиционер и повел преступника по мостовой. Великий комбинатор отвернулся.

Вот какие предшествующие события произошли с Шурой Балагановым, и когда молочные братья расстались и встретились вновь сейчас.

– Изволите что-нибудь еще заказать? – подошел к ним официант.

– Нет, нет, любезнейший, – отмахнулся Бендер. – Рассказывайте, рассказывайте, дорогой Шура.

Балаганов помолчал немного и начал свой рассказ:

– Когда меня повели, значит, то толпа любопытных поотстала. А когда милиционер объявил, как и вы, Остап Ибрагимович, в Черноморске, помните? Когда Михаил Самуэльевич Паниковский засыпался, чтобы свидетели шли с ним в участок, то толпа сразу же отхлынула от меня. И даже та гражданка, выхватив из моих рук свою жалкую сумочку, сказала:

– В допру его, товарищ милиционер. А мне на службу надо, еще и молока купить ребенку, – и тоже помчалась к подошедшему трамваю. И я остался с милиционером один на один. Ну точь-в-точь как и тогда в случае с Паниковским, товарищ Бендер! – засмеялся Балаганов. – Даже тот интеллигент в золотом пенсне, видели, как он двиганул меня по шее? И тот рванул к трамваю. Ну, я, как вы понимаете, дорогой командор, стою сам не свой со слезливой миной на лице. Чувствую, что снова не миновать мне допра. Сунул свободную руку в карман, а там пачки денег, подаренные вами, Остап Ибрагимович. И в моем сердце пробудилась такая сильная жажда к свободе, поесть досыта вкусной пищи, пожить в свое удовольствие, имея большие деньги, которых у меня отродясь не было, о которых я даже и мечтать не смел.