расквасилась – лошадям по брюхо, телеге по ступицы – потоп, да и баста! Наша телега с кибиткой, набитая мешками с овсом, как влезла! По самое горло в грязь… Что ты, сядешь, будешь делать?! На первой телеге, порожнем с лошадьми, кое-как выбились – тройку припрягли, – а эта ни с места. Нечего делать! Бориска первый и надумал, что надо на руках перетаскивать мешки. «Ну-ка, Гришка, бери-ка, это тебе не вилки!» – и хохочет – опять вилки забыть не может. Взвалит мешок в пять пудов, как влезет по колено в грязь, а где и выше! Да ведь скоком, да еще все со смехом; смеялись и мы. Удивил нас. «Ну, бери, Гришка, это тебе не вилки!» Потрудились они здорово тут. На другой день едва отмылись от грязи, так залепила все, так поналезла везде – черная как деготь. Да, уж парень так парень! Вот такой-то, кадась, у меня жил Карпушка! Вот здоров был на работу! Бывало, крещенский мороз, а он на дворе в одной рубахе работает, от самого пар валит.

Под вечер приехал какой-то барин, помещик, смотреть лошадей.

Батенька надел большой двубортный жилет такого же тонкого сукна стального цвета, как и брюки. А какие чудесные пуговки были на жилете! Много-много пуговок в два ряда, и какие-то в них красненькие камешки, в золото оправленные, так и переливают. Надел синий суконный длинный сюртук, а в свой картуз положил вчетверо свернутый красный носовой платок. Шею повязал шарфом и вышел на крыльцо.

– Здравствуй, Репка, – говорит веселым, звучным голосом пузатенький барин, в сером пальто, в шапке с кокардой и красным околышем.

– Здравствуйте, здравствуйте, ваше благородие.

– Я приехал к тебе лошадей посмотреть.

– Добро пожаловать, есть лошадки разные. Вам подо что? Какой меры? Какой масти?

– Да пойдем-ка, в сарае посмотрим.

– Пожалуйте, пожалуйте, и в сарай можно.

– Ого, серые-то, серые! – невольно восклицает барин. – Это пара? Рысистые? А ну-ка, нельзя ли их вывести показать, провести?

– Ну-ка, Гришка, – говорит отец, – надень новый недоуздок да вытри ему немного сбоку – обо что-то тернулся.

Гришка надел красивый недоуздок с красной покромкой на лбу. Как вывели – чудо! Серый в яблоках загнул шею, храпнул на всю Осиновку и как взмахнул в воздухе своим длинным серебряным густым хвостом и начал прыгать слегка – вот картина! Правду сказал Бориска!

– Э! Да он, кажется, из строгих? – говорит барин.

– Никак нет, – отвечает Гришка, – лошади смирные, как телята.

Сократил повод. Стал ласкать и похлопывать серого и взял его за пушистый чуб. Какие глаза открылись!.. Вот он повел ими вбок! Ай-ай-ай, какая красота!.. И смирный!..

– А в запряжке хорошо ходит?

– Не то что в запряжке, а имеет свидетельство и от завода графа Орлова-Чесменского, и на бегах призы брал в Харькове. Уж лошадь-то – и говорить не остается.

– А как цена? – спрашивает барин и как-то очень значительно посмотрел на батеньку сбоку.

– Да вот что, ваше благородие, чтобы нам лишнего не разговаривать, с одного слова скажу вам, так как вы сейчас у меня первый покупатель, и дай нам Бог дело сделать с вами. Чтобы не болтать пустяков, скажу вам сразу самую решительную цену, как одну копейку, – тысяча рублей… И то парой; врозь не продаю, а пара – две тысячи рублей.

Барин слегка засвистал, отвернулся немного в сторону.

– Гм… ну, это разговор далекий, это шутки. Шутник ты, Репка; я знаю: цена красная тому коню триста рублей.

– Эх, эх! – обиделся батенька. – Ну, он у меня, славу богу, не краденый. Гришка, веди лошадь в конюшню. Прощения просим, ваше благородие.

– Что ты, что ты! Какой дерзкий! Да ведь ты их продаешь? Надо же показать, провести и запрячь. Как он нынче зазнался! Разбогател! Ты знаешь? Солдат! Да как ты смеешь грубить!