Страх и агрессия. Импульсные сигналы этих эмоций характерны для контакта хищника и жертвы. В некотором роде они провоцируют к атаке. Но Маша не была пугливой билеей, способной только убегать или обороняться, думающей о родном стаде и сочной траве, и точно не способной воспринимать меня иначе, чем опасного врага. Человеческая девушка вела себя не так, она и боялась неправильно – слишком быстро сдавалась без намека на сопротивление. Загнанная в угол билея пускает в ход зубы, способные перекусить и измельчить прочную древесную ветку, и длинные когти, а не падает без чувств.

Но и тот, неправильный, не провоцирующий разорвать горло, страх просуществовал недолго. Спящая рядом со мной Маша боялась… что я ее оттолкну. В ее разуме прочно отпечаталась боль разлуки. Мужчина по имени Сергей бросил Машу. В результате подсознание моей живой добычи, которое, похоже что у всех разумных видов не признает генетической разницы, увидело во мне мужчину, с которым можно остаться рядом, который не исчезнет из жизненного пространства так же быстро, как тот человек. Маша держала меня за руку, будто боялась потерять. Но еще сильнее меня удивило то, что человеческая девушка в полубессознательном состоянии произнесла мое, а не его имя.

– Теару, – пробормотала она и, почти очнувшись, приоткрыла глаза.

Плотнее прижалась головой к моей груди и снова крепко заснула.

У людей нет поля восприятия энергии, которое нам позволяет чувствовать импульсы живых существ и выслеживать добычу. Но мне хотелось сказать, что я стал неотторгаемой частью ее поля восприятия, как и она – моего.

Я не воспринимал Машу как еду. Не только потому, что не был голоден. Подсознательные барьеры тяжело рушить. Кому-то приходится их расковыривать по составным камешкам, но для меня не подходил и этот метод.

В далекой древности наша раса сформировалась как стайные охотники на больших и опасных животных. Нелианцы никогда не питались себе подобными, и убийство сородича издавна каралось смертью. Не все существа понимают, что зачастую нас нужно целенаправленно учить убивать тех, кто не бегает на четырех или более лапах, не покрыт мехом, да еще и принадлежит к некоей цивилизации. Мы не появляемся на свет идеальным оружием истребления всего живого. Запечатленные в нашей генетической памяти подсознательные барьеры настолько сильны, что их резкий искусственный слом способен привести к потере рассудка. Не все выдерживают последнего испытания. Для некоторых оно становится в прямом смысле последним – они исчезают как личность. Мои родители выдержали, сохранили рассудок, и я должен был по праву принадлежности к их кровным линиям, но...

Лежа рядом с Машей и частично согревая ее теплом своего тела, я все ощутимее чувствовал себя не охотником, а добычей. Мы оба в ловушке, из которой нет выхода. Маша попалась, как только ее импульсы запечатлелись моей памятью. Именно воспоминания служат доказательством прохождения испытания перед кланом.

Я весь внутренне перегорал, пытаясь анализировать текущую ситуацию. Мои излишне прочные, почти нерушимые инстинкты стремились сбросить тяжкий груз. На этот раз я сдался им без боя. Расслабил опорную руку и опустил голову. Понюхал крашеные волосы, придвинулся немного теснее к не собиравшейся сбегать живой добыче, устроился поудобнее для себя и для нее, закрыл глаза и вскоре спокойно продолжил сон.

Ушел раньше, чем Маша проснулась. Почувствовав первые сигналы ее пробуждения, быстро и плавно соскользнул с кровати. Пес по имени Пиксель намеревался издать громкий звук. Я остановил его воздействием, внушил ему еще немного поспать на мягкой подстилке, сшитой для него роботом Байтом.