И тут меня пробило на не самый трезвый смех.
Вот уж правду Макс сказал, баран ты, Юра. Ну куда ты лезешь, а? Глянь, как он ее по попе оглаживает, и охолонись. Как бы там Юля его ни называла, они придут домой и лягут в постель. А ты пойдешь дрочить на ее светлый образ. Давай уже последнюю, на ход коня. Давно надо было. Сразу, как только ее увидел.
В этот момент их прибило течением совсем близко, они одновременно посмотрели на меня, и Влад сказал, судя по выражению лица, что-то ядовитое. Юля скинула его руку и пошла к столику, а он хмыкнул и направился к выходу. Совсем ушел? Или в туалет? В любом случае, пара минут у меня была.
Она сидела, уткнувшись лбом в сложенные руки.
- Юль…
Господи, ну какого хера тебе еще нужно, явственно читалось в ее раздраженном взгляде.
- Извини, если у тебя неприятности из-за меня. Я не думал…
- Юрий?..
Повисла очень красноречивая вопросительно-выжидательная пауза, и мне не оставалось ничего иного, как ее заполнить:
- Владимирович.
- Юрий Владимирович, думаю, ваша девушка тоже была бы не в восторге.
- У меня нет девушки, - буркнул я, уже примерно представляя, что она сейчас скажет.
- Да? – вскинула брови Юля. – А она в курсе, что ее уже нет? Может, потому так и соскучилась, что не знает?
- Еще раз прошу прощения. Всего доброго.
На выходе я едва не столкнулся с Владом и понадеялся, что тот не заметил, как я разговаривал с Юлей. Второй раз – это был бы уже перебор.
Да, денек выдался что надо. Макаров с утра - реальная примета: все пойдет через задницу.
Еще даже полуночи не натикало, мосты не развели, и я решил пройтись пешком – всего-то пять километров. По Фонтанке, вдоль Летнего сада, через Троицкий мост на Петроградку. Белые ночи в разгаре – как раз ноги приглушить и голову проветрить.
Летний тихо спал. Марсово поле пенилось отцветающей сиренью. Троицкий плыл в низких облаках. Петроградка… Я любил Московский район, где вырос, любил окрестности Таврика*, где работал, но Петроградка была для меня неким средоточием питерской мистики. Квартира на Чкаловском проспекте осталась от бабушки – Лелечка не смогла наложить на нее лапу. Небольшая и не слишком уютная, но я не променял бы ее ни на какую другую. Переехать куда-нибудь на окраины – этого я себе представить не мог. Как будто в другой город.
Да, так вот насчет мистики. Наверно, даже и не слишком удивился, когда, проходя мимо «Стерегущего»**, вдруг подумал: оказывается, вот так это и бывает…
Да откуда мне знать, как это бывает? Я ни в кого никогда не влюблялся. Если только в девятом, в Надю Нефедову, но тогда все было совсем иначе. Мы учились вместе с первого класса, и я ее не замечал. А потом вдруг заметил, но смотрел издали, не решаясь подойти. Три года. Так и не подошел.
Тогда я был ну очень застенчивым, при этом хотел все скроенное по типу розетки, в возрасте от пятнадцати до тридцати. Кроме Лелечки – и Нади. То есть Надю наверняка тоже хотел, но даже подумать о ней в таком ключе было страшно. После Лелечкиного недвусмысленного наскока и вовсе стал шарахаться от реальных девушек, обходясь воображаемыми. До самого окончания школы.
С невинностью я распрощался на университетской тусовке в честь Дня первокурсника. Очень символично. С девушкой даже знаком толком не был, от страха и спьяну почти ничего не запомнил. Но застенчивость после этого как рукой сняло. А потом и вовсе вошел во вкус. И понял, что мне нравятся все женщины.
Ну, не настолько радикально, конечно, совсем уж мерзких, страшных и старых отсекал, замужних тоже, но из оставшегося большинства в любой мог найти что-то для себя привлекательное. У одной отвислая задница, но красивая грудь. У другой короткие ноги, зато тонкая талия. У третьей ямочки на щеках, у четвертой длинные красивые пальцы, у пятой голос – и так до бесконечности. Я улыбался всем, даже без практической надобности. Мама с папой наградили не самой брутальной внешностью, поэтому пользовался тем, что имел. Быть котиком у меня вполне получалось. Женщинам было со мной хорошо, и мне это нравилось. Я не только брал, но и давал – пока не надоедало.