Он полез на Святую гору по другому пути, от курятника-мэрии и зеленного базара, по так называемой Голгофе. Улица Мотта так крута, что балконы ее домов в какой-то момент оказываются низехонько-низко, и Виктор мог разглядеть все щетинки греющейся на солнце хомячихи, вынесенной гулять в клетке с фигурным певучим колесом, на котором посверкивали брызги после ее купания. Но это была какая-то хомячиха. А где же, спрашивается, Антония?

Виктор, сопя, лез по самому красивому на свете пилигримскому подъему. Стены кое-где предлагали привал около медных краников со святой водой. Он садился на каменные лавки, покрытые испариной – непременно лицом к западу, чтобы видеть остров и озеро через бьющие светом бреши. Но и эти прорывы в инсоляцию не проясняли, где прячется Тоша. Чем он дальше лез, тем виды становились космичнее. В середину сердца ударял пейзаж, состоящий из миндалевидного острова посреди водоема и заозерного склона в точках вилл, гостиниц и монастырей.

Ни на одной скамье, однако, не было Антонии. Ни сигнала от нее, ни зацепки, чтоб искать ее.

Почти в конце дороги – с коваными решетками кладбище. Прямо возле входа могила Скорпиона.

«Марио Джованникки, двадцать лет. Замучен гестаповцами. Ты отдал жизнь за Италию, свободную от нацифашистов. Ты никого не выдал. Мы живы благодаря тебе. Джанна-Аделаида Тартини, бригада Франки. 19 ноября 1944 г.».

Конечно, это Джанна-Аделаида носит цветы – вон гортензий настриженных букет. Джанну-Аделаиду он расколоть не смог, а как надеялся. Но проще было совладать Герману с дамой с пиковой.

Или ты, Антония? Может, это ты принесла гортензии?

Возле входа в кладбищенскую церковь, за оссуарием, в стене вмятина. Сторож сказал:

– Приложите ухо – и узнаете будущее из шепота покойника.

Виктор понял, это Антония и имела в виду.

Виктор сидел шесть часов. Ухо к граниту приклеилось. Но покойник молчал на допросе, героический партизан.

Тогда Виктор поплелся искать Антонию на аллею Сестрицы Луны (перекресток с тропою Братца Солнца). Это все из стихов святого Франциска, весь этот на горе Луна-парк. Он же ботанический сад. Неутомимые иноки вселили туда огромное семейство травное: кузина белладонна, зятек укроп.

Виктор прошел все капеллы и исследовал в них все статуи. Нигде не было Антонии. К счастью, не было и в смертной часовне, где распростерт на земле Франциск – папье-машовый кадавр. Виктор как заглянул туда, сразу попятился. Труп, растянутый на земле, – это с детства для него не лучшее зрелище. Но, уф, и там тоже не было смысла Антонию искать.

От последней композиции, где воссоздан апофеоз, конклав сотни кардиналов из всех стран, и под куполом церкви витает сонм небесных заступников, вынесена на астральную высоту, в воздух, поверх озерной воды высоко, легкая паперть. И с нее под звон церковных колоколов страшно и прекрасно наблюдать, как призрачный остров в середине овального озера лепится из строений. Именно тут Ницше и Лу Саломе обменялись поцелуем вечной любви. И хотя Ницше после этого с Лу Саломе сразу же поссорился, он все же познал сумасшедшее счастье. Он, а не Виктор. Ясно, что Ницше возомнил себя сверхчеловеком именно там и тогда. Виктор бы тоже возомнил, случись ему там поцеловать Тошеньку.

А началась двумя месяцами раньше, в июньской Москве, их любовь с того, что он продался Тоше в рабство за майку «Роллинг Стоун» безразмерного покроя, серенького цвета, с Миком Джаггером и Китом Ричардсом, выглядывающими изнутри кубических, толстых, занимающих весь фасад букв.

По окончании первого года, за месяц до спортивных событий, в июне, оформляя бумаги в Интурбюро, Виктор с трудом постигал бурчание кадровички, которая, считая, что русский у него крепкий, стреляла очередями: «Имели ли разрывы в трудовом стаже? Если не имели, так и писать…»