Вика усилием воли воспарил над собой в прострации. О, удалось отключить звук! Так бывало, когда Бэр его карандашом гипнотизировал. Приходи скорей, нежный транс, добро пожаловать, обморок. Милый, милый карандаш перед лицом. За ним могучий толстый лоб верховного Бэра. Бэрова мощная голова. Переползли назад очки на кожаной тесемке… Любу отогнать. Наталия спросит – за что. Как объясню? За душевную нетонкость? Или за глубинное знание нашей с вами говенной натуры, лорды? Любу не отогнать следует, а отогреть. Принять к душе… – Виктор хрюкнул, – прижать к душе и потискать, как господин Ливио, заглотав перед тем предварительно голубую пилюлю.

Люба что-то еще добавляла. Голос мило запинался. Интонации женственные и обволакивающие – есть, есть в ней все же, подумал Виктор, – но тут он ощутил спиной и задом изменение скорости и поворот. Такси как раз вписывалось в левую из двух дорог на перепутье. Мимо плыло ответвление на «Озерную» дорогу двадцать шесть, Варезе-Гравеллона Точе.

До чего же в правильный момент эта развилка его спасла!

…Именно на двадцать шестую, курсом на Валь-Сезию, а вернее – на Миазино, свернула их машина из аэропорта в августе восьмидесятого, когда он мчал в Италию искать Антонию. Когда она в телефон рыдала: «Если только нам удастся встретиться в замкнутом саду. Нас может свести мертвый партизан. Запомни. И, я надеюсь, живая партизанка поможет нам. Но если я не буду там – не виновата».

Про замкнутый сад Вика не сомневался. Hortus conclusus. Древнее название бурга и озера Орта. О встрече в Орте зачем-то, будто предвидя беду, они договаривались друг с другом в самом начале любви, в Москве, в номере «Космоса».

Вальтер, кузен его женевского сокурсника, встретил тогда и отвез Виктора из Мальпенсы в Форесто. Он был душевный человек, готовый предоставить питание и кров. Но машину отдать свою Виктору не мог и шофером при нем не мог работать, поскольку учительствовал в школе. Электричкой из Квароны до Орты двадцать пять километров пути превращались при идиотизме местных расписаний в два с половиной часа с двумя пересадками. Автобусного сообщения не было. Поэтому Виктор, поблагодарив друзей, попрощался и уговорил монахов Орты, чтоб пустили его ночевать в сторожке за уборку парка и утилизацию выдранного бурьяна.

Посредине озера остров, по легенде – пристанище змей. А напротив змеиного логова, на берегу озера, на склоне (как днепровский…), высятся двадцать две капеллы, уставленные статуями, – отображают жизнь Франциска Ассизского. На середине подъема кладбище с могилами бойцов Сопротивления. Идеальное место, где Антония могла найти рифму к собственной партизанщине. В Орте обитала Джанна-Аделаида, участница легендарного отряда Франко Франки, связная между туринским штабом Сопротивления и бойцами Новары и Оменьи. Та, что по ледяной воде, практически на виду у гитлеровцев, перевозила еврейские семьи по озеру в Швейцарию. Уникальная собеседница, увлекательная, устойчивая, как заоконный бук или приколодезный вяз. Бывшая партизанка, не зря она взяла боевое имя Джанна, Жанна д’Арк. Единственная, с кем Антонии подолгу болтать случалось. К ней-то, наверное, Антония и обратилась за помощью. Ее-то и имела в виду как «живую партизанку».

А насчет «мертвого партизана» оставалось только гадать.

На спуске от станции в бург при дороге – древовидный вереск, мирт и дрок. В полдень волнами тянется аромат от зарослей розмарина, лаванды, шалфея. Одна за другой сменяются пасеки и выгоны для коз. Городишко, похоже, опустел в годы экономического чуда. Виллы огромные, пустейшие. С какими-то глядящими на озеро иллюминаторами в цоколях. Барочные портики с пучками колонн и раскрепованными карнизами зарастали бурьяном по шею взрослому мужику. И посередине, самостоятельно прижившиеся, поворачивались туда и сюда любопытные подсолнухи.