Глаза навыкате по-прежнему смотрели в одну точку, рот остался открытым. Маркби коснулся его шеи и торопливо задрал рукав его пиджака, пытаясь нащупать пульс.

Через секунду он выпустил руку Константина, которая тут же безвольно упала на сиденье.

– Помоги вытащить его из машины! Уложим его на тротуар и попробуем сделать искусственное дыхание!

Константин был крупным и тяжелым; даже втроем с иностранкой, явно не горящей желанием помочь, им еле-еле удалось извлечь его из салона. Все их попытки оказались тщетными. Услышав вдали сирену «скорой помощи», которую Мередит вызвала, позвонив из машины, Маркби выпрямился и устало произнес:

– Он умер!

– И все-таки не понимаю! – сказала Мередит.

Они медленно отъехали от Паддингтонского вокзала; вагон еле заметно покачивался. Им еще повезло, что они успели на последний поезд. Платформу перегородили лесами, и им пришлось бежать в обход. Они вскочили в вагон в последнюю секунду. Пассажиров оказалось мало; на другом конце вагона сгрудились какие-то театралы, оживленно обсуждавшие просмотренный спектакль. За окнами было темно; только на центральных улицах горели фонари. За окнами мелькали жилые дома. Кое-где в незанавешенных окнах горел свет, и случайный взгляд проезжающих выхватывал мирные домашние сцены и обстановку квартир. Проносящиеся мимо разрозненные картинки обыденной жизни – стол, накрытый к ужину, мерцающий телеэкран – слегка раздражали Мередит. Вот они есть, а вот их уже нет…

Невозможно привыкнуть к внезапной смерти… Человек шел по улице и вдруг упал… А Алекс внезапно умер в салоне собственной дорогой машины… Так не должно быть! Так нечестно! Смерть Константина особенно задевала своей неожиданностью. Всего за долю секунды Алекс, человек вполне уверенный в себе и в своем общественном положении, перестал существовать. Что за странная прихоть судьбы? А может, все гораздо страшнее и люди – всего-навсего жалкие маленькие глиняные куклы, которые пляшут, как шарик на рулеточном колесе, и заканчивают свой жизненный путь в заранее предначертанном гнезде?

Она откинула голову на спинку сиденья и закрыла глаза. День выдался долгий и трудный.

Рейчел, по пятам за которой следовал шофер Мартин, вернулась, когда тело Алекса переложили на носилки и грузили в салон «скорой помощи».

Прежнее самообладание сменилось истерикой. Вскоре Рейчел, опиравшаяся на руку Мередит, окружила небольшая толпа встревоженных прохожих. Иностранка, которая только что громко вопила и отчаянно жестикулировала, поняла, что ею никто не интересуется. Она достала из канавы помятый серебряный поднос и, надувшись, ушла в дом. Время от времени в окне первого этажа колыхалась занавеска, расшитая стеклярусом; значит, девица внимательно наблюдала за ними. Мередит не сомневалась: когда вернется «мадам», она получит живой и полный отчет о происшествии.

– Алекс! – рыдала Рейчел. – Милый, поговори со мной!

– Он не может! – невольно воскликнула Мередит и тут же упрекнула себя в черствости. Истерика бывшей школьной подруги, несомненно неподдельная по сути своей, почему-то показалась ей какой-то неестественной, преувеличенной. Совсем недавно Мередит наблюдала, как Рейчел величественно движется в толпе посетителей выставки. Теперь, как и раньше, она сознавала, что все на нее смотрят, и упивалась всеобщим вниманием.

Никто не бросит в нее камень, но ее невозможно и утешить! Мередит видела, что Рейчел Константин владеют смешанные чувства. В ее отчаянных, истерических выкриках слышались гневные нотки. С ней ничего подобного произойти не может, тем более в общественном месте! Она, можно сказать, почти обвиняла несчастного Константина в том, что он не дождался, пока они уедут из Лондона, и скончался на заднем сиденье собственной машины.