– Да требуйте что хотите… – огрызнулась супруга.

– Нам желательно, чтобы и вы легкое пригубление к сему напитку сделали. Будете кушать? – приставал супруг.

– Вы, кажется, Николай Ларивоныч, и меня за мамзельную девицу считаете и ставите с разными срамницами вровень.

– Отчего же-с? Шампанское и замужние дамы потребляют. Ах, Настенька! Совсем я от вас не те ожидания имел. Я думал, что вы мне потрафлять будете в моей гулянке, а вы, извольте видеть, какие интриги супротив меня отпущаете. Я хотел старину вспомнить, а вы…

Водворилась пауза. Муж бухнул себе в стакан чая добрую половину графина коньяку.

– Ах, как когда-то я порхал в здешних местах! – проговорил он со вздохом. – Настенька! Можно вам один сюжет про себя рассказать?

– Говорите. Мне все равно.

– В прошлом году вот на этом самом месте я в хмельном образе пару канареек съел. Велел зажарить на постном масле и съел.

Жена молчала.

IV. Перед Николиным днем

Новожен купеческий сын Николай Ларионович Замесов – именинник в Николин день. Накануне своих именин, вернувшись от всенощной, он пил вечерний чай со своей супругой Настенькой и вел следующий разговор:

– Как вам угодно, Настенька, но я все-таки пригласил завтра к нам на бал этого самого генерала, который был у нас на свадебном обеде. Они хотя генерал и без эполетов, а со жгутами, но все-таки у них красная подкладка под мундиром, а это большое украшение. Надо будет нашим гостям пыль в глаза пустить. Пусть видят, какое у нас знакомство! – сказал Замесов.

– Как вам угодно, мон Николя, – отвечала супруга.

– Нет, я к тому предупреждаю, что ты на свадьбе очень боялась его.

– Действительно, они на вид страшные.

– Это-то, друг мой, и хорошо. По крайности, всякий гость будет в трепете. А вам перед ним и трепетать нечего. Вы можете даже супротив него французский язык пустить.

– Теперь я их не буду бояться.

– Ну, вот и отлично. Подойдите завтра к нему, да при всех гостях и пустите пять-шесть французских слов. Это большой шик будет. Всякий скажет: «Ай да мадам Замесова! Как она навострилась! Даже и генерала не боится».

– Нет, уж насчет французских слов увольте. Вдруг он со мной дальше по-французски заговорит, а я не сумею ему потрафлять в такту…

– Господи! Да чему же вас в гимназии-то учили? Жарьте.

– Нет, уж я лучше так к ним подсяду и несколько слов по-русски об актере Петипа пущу. Все равно гости будут видеть, что я его не боюсь.

– Тогда вы вот что сделайте… Подведите его к роялю и сыграйте персидский марш.

– И в персидском марше я левой рукой перепутываюсь. Правая рука играет отлично, а левая как начнет переборы делать – сейчас не в то место и заедет. Да и зачем тут фортепьянная игра? Ежели я около вашего генерала сяду, то всякий будет видеть, что я его не боюсь.

– Фортепьянная игра образование ваше доказывает – вот зачем-с. Опять же, персидский марш – самому генералу почет.

– Ну вот еще, почет такому человеку!

– Какому-с?

– Да у них голова на манер шубы, съеденной молью.

– Это-то и шик-с. Ну-с, так это дело решенное… Теперь о вашем папашеньке. Им я завтра хочу большой альбом устроить.

– Это в каких же смыслах? – спросила супруга.

– За их здоровье за ужином не пить.

– Ах, Николя! Зачем же такой скандал?

– А зачем они пять тысяч твоего приданого жилят! Десять тысяч отдали, а пять ужилили. Надо же чем-нибудь им нос утереть.

– Да ведь папашенька тогда бунт поднимет.

– При генерале не посмеет. Вот поэтому-то я генерала и пригласил.

– Николя! Умоляю тебя!.. Брось эти коварные мечты! Мон шер Николя, оставь… – проговорила супруга и притянула мужа к себе.