– Фиговины, – подсказал Семён. Папу всегда выручало это слово.
Марциал просиял.
– Какой дивный языковой концепт! – восхитился он. – Да, точно. У этой фазовой фиговины недолгий срок действия. Максимум час. Ну что, готов? Сначала накройся, а потом садись, иначе провалишься.
Семён взял у него палку, для проверки ткнул в ватрушку. Та прошила её поверхность, словно она была из воздуха. И правда работает эта… как её… фазовая фиговина.
Он встал у края. Там, далеко внизу, дрожал белый огонёк Зиль и Бигоса. Маленькая смешная девочка с зелёными глазами, мечтающая о подарках, и разумный волк, который хотел стать археологом.
– Мне садиться и ехать… Да? – Он обернулся к Марциалу. – Прямо так, да? И я попаду домой?
Марциал пожал плечами.
– Я не знаю, – сказал он. – Хочешь остаться? Мои коллеги были бы рады, если бы ты остался, но я настоял, что тебя надо попробовать вернуть домой. Всё-таки это несчастный случай, который произошёл по нашей вине.
Семён помотал головой.
– У вас здорово, я вижу, – сказал он. – Я бы хотел. Но там мама. Папа. Илья, брат мой. И ещё там дарят подарки.
Он взял плёнку, решительно ею накрылся и сел в ватрушку. И сразу оглох, мир онемел, звуки стали далёкими, неясными. Марциал что-то сказал, но он не услышал – тот догадался и сделал движение ногами, шаркая по земле. И Семён толкнулся что было силы, ватрушка дрогнула и понеслась на зелёные перистые копья папоротников, дерево выбросило навстречу острый чёрный сук, Семён сжался, ожидая удара, но сук пролетел сквозь руку и тело, а потом лес набросился на него – листья, ветки, перепуганные ящерицы, пеньки, похожие на чёрные остатки зубов, всё летело сквозь него, проходило навылет, и только ветер холодил его разгорячённые щёки. Края ватрушки засветились, он уже не ехал, а валился в какую-то невообразимо гигантскую воронку, куда закручивались склон, лес, деревья, небо, огонёк Зиль, размазанный в белую дрожащую полосу. А потом в лоб ему врезался камешек, и Семён зажмурился.
– Хочу в прошлое! – завопил он.
Ватрушка пролетела, прыгая по земле, Семён держался изо всех сил, она ударилась обо что-то твёрдое и остановилась.
Семён осторожно открыл глаза. Снег. Это снег! Это их парк! Он дома! Он…
Овраг заливал яркий дневной свет. Вокруг стояли громадные сосны, каких Семён никогда прежде не видел. Лазурные глыбы льда, намного выше него, упирались в серые валуны. По дну оврага, прорезая толстый, полутораметровый, слой снега до земли, тёк ручей. А в ручье ворочался здоровенный медведь.
– Мамочки, – сказал Семён, стягивая с себя плёнку. – Мамочки…
Медведь выпрямился, повернулся. В пасти он держал бревно, и огромные оранжевые резцы методично перемалывали его в труху. Семён понял, что это какой-то странный медведь. Очень похожий на бобра. Двухметрового бобра. Злого двухметрового бобра. Медведебобр глянул на него свирепыми чёрными глазками, выронил бревно и зарычал. Семён пискнул и рванул вверх по склону, волоча за собой ватрушку. Ветки, коряги, лёд, лёд, много льда, горы льда, стены льда. Какие-то птицы орали над головой, какая-то хищная тварь лязгнула зубами над ухом, Семён в ужасе отмахнулся ватрушкой – откуда только силы взялись! Залетел наверх и обмер. Сосны вдали кончались, и ввысь поднимался бугристый пологий склон ледника – морщинистый, серый, покрытый толстым слоем потрес-кавшегося снега. Сквозь трещины светилась глубокая чистая лазурь.
– Мамочки! – пробормотал Семён. – А теперь куда я попал?
На поляну, раздвигая боками заросли колючих кустов, выбралось чудовище. Семён только успел увидеть пасть, полную зубов, и буро-серую шерсть с подпалинами. Чудовище вздёрнуло тупорылую морду, сверкнув злыми чёрными глазками, издало короткий рык и деловито направилось к нему.