Мать навещала их с бабушкой регулярно по воскресеньям до обеда. Благо не с семи утра. Всегда причёсанная, подкрашенная, в платьях, на которых никогда не возникало ни единой складки, она первым делом пролистывала школьный дневник Клима, проверяла тетради, а затем таскала сына по выставкам и музеям, иногда — и вот такие выходы были ему действительно в радость — водила в цирк или зоопарк.

Однажды он уговорил её сходить в кино. Только ему, второклашке, хотелось посмотреть мультик, а мать категорически отмела эту глупую идею и купила билеты на какую-то унылую говорильню. В итоге Клим уснул, с трудом выдержав полчаса, за что получил выговор от матери и был лишён сладостей. Его не задело ни то, ни другое. Мать воспитывала его каждое воскресенье, выдавая одной порцией всё то, что у его друзей растягивалось на неделю. А магазинные сладости он не любил, как и бабушка. Хотя он подкупал ими младших пацанов, заставляя выполнять его поручения, или угощал симпатичных и невредных девочек в школе, а бабуля выставляла их к чаю под тополями с соседками.

Кстати, бабушку тоже не задевали нотации от его матери. Она молча выслушивала замечания и наставления от дочери, убирала в шкатулку выданные на неделю деньги и вручала список малых вещей или требуемого к школе. Клим как-то спросил бабушку, зачем она просит у матери одежду для него. Ведь они и сами вдвоём запросто могут пойти и всё купить, к тому же некоторые вещи с осени, например, спокойно можно было донашивать весной. Бабуля взлохматила ему волосы и ответила, что, если в человеке ещё слышен голос совести, не стоит помогать ему его заглушить. Клим тогда мало что понял, но уточнять не стал, потому что бабушка не была болтушкой. Её слова точно что-то значили, и со временем он их осознавал. Вот и про голос совести уже три года, как бабушка умерла, осознаёт. Во всяком случае, пытается.

До его восемнадцатилетия материнские воскресенья продолжались без пропусков, но не ради неё он на них присутствовал, а ради бабушки, которая редко что-то требовала от внука, но тут была непреклонна. После совершеннолетия он выдохнул и упрямо занимался своими делами, воспринимая визиты матери как некую данность, которая вшита в воскресенье. Раньше она ограничивалась максимум четырьмя часами, но вдруг стала задерживаться, иногда даже дожидаясь возвращения Клима с ночёвки вне дома или спонтанной поездки за город.

После похорон бабушки мать отдала ему свои ключи и подтвердила, что не будет оспаривать завещание, по которому квартира переходила Климу. Личные встречи по воскресеньям заменились телефонными звонками. Всегда звонила она. Клим набирал её сам только в день её рождения. Больше звонить нужды не было. Мать не навязывалась. Он привык жить без неё. А на первую годовщину смерти бабули та самая совесть, будь она неладна, неожиданно сподвигла Клима позвонить самому и предложить вместе съездить на кладбище утром. Мать сразу согласилась.

В дороге они молчали. У могилы тоже настроения поговорить не прибавилось. На обратном пути мать пригласила его в кофейню помянуть бабушку блинами. Теперь уже согласился он. Клим оплатил заказ, пока мать доставала кошелёк. Поели быстро, обменявшись ничего не значащими фразами о вкусе кофе и еды. На выходе неловко помялись на прощание, и мать всё-таки воровато тронула его за рукав. Сама вздрогнула от непривычного жеста и попросила подумать, можно ли устраивать такие встречи в кафе раз в неделю, но в удобное для Клима время. Он еле сдержался, чтобы не спросить язвительно, что скажет о таком свободном графике её муж, но бабулин голос в голове о том самом эхе совести его остановил. И покоя не даёт по сей день, заставляя к концу недели выкраивать час на встречу с матерью.