– Что же касается других красок… – Бальбулус бросил вожделеющий взгляд на заплечный мешок Ринальди. – Я уже израсходовал большую часть пигментов из тех, что вы приносили в прошлый раз. Вы обещали, что я получу больше, когда работа продвинется.

Ринальди с покровительственной миной полез в заплечный мешок и извлек несколько маленьких конвертов.

Бальбулус принял их из его рук почти благоговейно.

– О да! – шептал он. – Зеленая земля, она незаменима для изображения человеческой плоти, медная лазурь и желто-коричневая сиена, солнечно-желтый, пурпур… – Он нежно ощупывал бумагу, в которую были запакованы красители, хотя она была такая же грязная, как все, что исходило из карманов и заплечного мешка Ринальди.

Есть много богов в переулках Омбры, но тот бог, которому поклонялся Бальбулус, имел – в этом Сланец нисколько не сомневался – конечности из ляпис-лазури и кровь из кошенильной тли.

Миниатюрист погрузил конверты в карманы накидки с осторожностью, с какой обращаются с вещами, в равной степени ценными и опасными.

– Эти красители гораздо ярче, чем все, что я использовал до сих пор. А уж Виоланта, поверьте мне, не экономит, когда покупает пигменты. Могу ли я спросить, откуда они у вас? – Бальбулус старался не выдать волнения в своем голосе, но невозможно было не заметить, как сильно его интересует ответ.

– Вы в самом деле хотите знать? – спросил Сланец со злой улыбкой. Орфей не спал несколько ночей после того, как вернулся из леса со своей добычей.

Бальбулус помотал головой:

– Нет. Нет, ты прав, стеклянный человечек. Лучше не знать.

Он бросил беглый взгляд на стену позади себя. Казалось, будто вонь, доходившая сюда из красильных ям, напоминала ему обо всем темном, что таилось в этом мире. Временами Бальбулус впускал эту тьму в свои красивые картины. Большое искусство должно показывать и свет, и тень, а он все же был большой художник.

Бальбулус в последний раз ощупал золотыми пальцами карман, в который упрятал пигменты, и приготовился уйти. Но напоследок обернулся.

– Заказчик этой книги… – Бальбулус доверительно понизил голос. – Это ведь Орфей, не так ли? Двоеглазый, как мы его все втайне называли, когда он был фаворитом Змееглава. Он уже и тогда был весьма злопамятным, и человек, который отнял у Огненного Танцора все, что тот любил… Это описание странным образом напоминает мне его. Если я прав, то не придется ли ему по нраву, если я включу в книгу и его собственное изображение? Многие из моих заказчиков хотели этого. Портрет где-нибудь на полях. Но инициала при нем не должно быть…

– Верно, – сказал Ринальди, пожав плечами. – Почему бы нет? Он тщеславен, если признаться. Не каждому повезло, как мне, быть свободным от этого порока.

Ринальди что, потерял разум? Орфей внятно запретил упоминать его имя!

Сланец забыл всю осторожность и снова пробуравил Ринальди ухо пальцами, но тот на сей раз так жестко стиснул его в ответ, что стеклянному человечку послышался хруст собственных ребер.

– С другой стороны, – сказал Ринальди, беспощадно засовывая стеклянного человечка в карман накидки так, что тот уткнулся подбородком в собственные колени. – Может, лучше ему остаться неузнанным. Но вы могли бы нарисовать в книге меня?

Ответ Бальбулуса прозвучал неразборчиво.

Ночь давно поглотила миниатюриста, когда грязная рука Ринальди снова выудила Сланца из не менее грязного кармана.

Он отшвырнул его, словно гнилой фрукт, в вонючую грязь и посмотрел на него сверху как на жука, которого мог бы без труда растоптать.

– Орфей не должен ничего узнать о недостающей деревяшке, ты меня понял, Осколок?