– Что ты ответил? – первой не выдержала тишины Анжела.

– Ангелы Смерти не ограничены в своей свободе передвижения. Они могут сколь угодно времени проводить на земле, или на небесах, но им это не нужно, ведь у них нет чувств. Зато у них есть души, которые нужно забирать, острый ум и холодный рассудок. Я согласился. Не из любопытства, или чего-то подобного, нет. Просто Хранитель оказался весьма настойчив, а у меня не было иных дел, и я решил помочь ему. Это полезно, когда кто-то обязан тебе. Поэтому, вместе с ним, я спустился на землю, к Габриэлль.

Самаэль взлохматил волосы.

– Она была полной противоположностью мне, – спустя несколько секунд продолжил он. – Такая неугомонная, живая и бурлящая эмоциями. Тогда я и влюбился в нее, хотя сам об этом даже не догадывался. Габриэлль испытывала ко мне то же самое, но я до сих пор не понимаю, как она сумела полюбить холодного ангела Смерти. Вместе мы провели три десятка лет. Секунда для меня и половина жизни для нее. Даже больше, чем половина. Мы познакомились, когда ей было шестнадцать, а расстались, когда исполнилось сорок шесть. Она отдала мне свою молодость, и я видел, как ее юное, почти детское личико становится лицом сначала девушки, а после женщины.

– И чем вы занимались? – спросил Дэймон, искоса взглянув на Азазелла в надежде, что тот воздержится от одной из своих шуточек.

Впрочем, Аз и не думал шутить, слушая историю Самаэля крайне внимательно. Он опустил подбородок на руку, задумчиво глядя вперед. В свете костра его каштановые волосы отливали алым, и Анжела вдруг вновь увидела его истинный облик за этой вполне обычной маской.

– Габриэлль пыталась научить меня любви. Она изображала, будто мы счастливая семейная пара. Она совершенно не боялась меня, хотя знала всю мою историю. Каждый вечер она разговаривала со мной так, будто я умел чувствовать. Она рассказывала, как прошел ее день, а потом просила меня рассказать что-нибудь ей в ответ. И я рассказывал, без эмоций, сухо излагая детали. В основном я говорил о чужих жизни и смерти, но даже эти серые истории она умела слушать очень внимательно. Она буквально дышала мной, а я… я же просто был рядом. Пустой, я просто оставался с ней, потому что у меня не было иных дел, – голос Самаэля дрогнул. – Я рассказывал ей о своем прошлом, даже не думая хоть как-то смягчать информацию, или приукрасить ее. Я говорил ей ужасные вещи о том, как умирали люди, порученные мне, и это могло бы испугать любого, но Габриэлль все равно не боялась. Она никогда не боялась. Она не боялась обнимать меня, хотя я не обнимал ее в ответ. Она не боялась быть рядом. Она не боялась даже целовать меня.

Анжела тихо ахнула. Если поцелуй с падшим без медальона был похож на темный, затягивающий водоворот, то каким же был поцелуй с самой Смертью?

– Люди считали ее одиноким синим чулком, даже не догадываясь, что за существо притаилось под крышей ее дома, – тем временем продолжал свой рассказ Самаэль. – Но ее это совершенно не беспокоило. Она искрилась жизнью, как фейерверк, чувствуя за нас двоих. Шли годы, она взрослела, но в душе всегда оставалась упрямой девочкой, полюбившей саму смерть. У нее не было никого, кроме меня – ни настоящих друзей, ни просто приятелей, ни, тем более, мужчины, ведь из-за меня другие обходили ее стороной. Никто не мог долго удержаться рядом с ней, даже через барьеры чувствуя мое незримое присутствие. Но ее волновал лишь я, и ей было абсолютно плевать на весь остальной мир. Только я. Тот, кто не мог дать ей и капли того, чего она заслуживала. Тот, кто не мог сделать ее счастливой. Габриэлль не была моей подопечной, однако со временем с ней стали происходить маленькие неприятности из-за моего присутствия. Тогда-то я и решил уйти. Она попросила меня забрать ее с собой, но, разумеется, я отказал ей, ведь ее час еще не пришел. Тогда она попросила пообещать ей то, что ее заберу именно я, и я согласился. Так я и оставил ее, одинокую и постаревшую, и сейчас понимаю, что просто сломал ей жизнь, лишив всего. Мне не стоило спускаться к ней. Возможно тогда она была бы счастлива.