– Приплыли…

Слова застряли в горле – Дмитрий Густавович всей кожей ощущал, что через несколько секунд под бортом рванет несколько пудов взрывчатки, и он с искореженного мостика «Наварина» спорхнет вниз аки птица, прямиком в лежащие внизу обломки. И чтобы избежать сей участи, вцепился изо всех сил в поручни, понимая, что иначе не удержится.

И в этот момент жахнули шестидюймовые пушки броненосца – каземат заволокло дымом. Но с мостика было видно, как на неприятельском миноносце вспухли два разрыва. Почти трехпудовые фугасные снаряды, пусть и начиненные порохом, для кораблика водоизмещением чуть больше полусотни тонн, фактически катера, причем небольшого, произвели поразительное действие. Бомбы пробили тонкую обшивку, и взрыватели сработали в самом нутре, в котельном отделении. А за этими взрывами последовал еще один, более мощный, и миноносец буквально развалился.

– Надо же – три снаряда и два прямо в цель?! Хотя дистанция меньше кабельтова, для этих пушек такая стрельба практически в упор, – пробормотал Фелькерзам от удивления и моментально опомнился, понимая, что пропустил очень важное.

– Не взорвалась мина, – совершенно флегматичным тоном произнес командир «Наварина» капитан 1-го ранга Фитингоф, что наклонился над леерами, что-то рассматривая внизу.

– Что там, Бруно Александрович?

Хоть голос Фелькерзама прозвучал вполне спокойно, вот только внутри бушевала целая буря эмоций, да бешено колотилось сердечко, отстукивая «алярм» барабанной палочкой.

– Не сработал взрыватель, головная часть отломилась и утонула. Такое бывает – вышел на слишком короткую дистанцию, горячность подвела японца. Обычно срабатывает половина торпед, – медленно, с прорезавшимся акцентом, произнес Фитингоф и добавил что-то едва разборчивое на немецком языке, где Дмитрию Густавовичу удалось только разобрать еле слышимое «грюн швайне хунд».

– А что со второй торпедой?

– Мы чуть довернули – мина либо прошла за кормой, либо ее отбросил бурун за винтами. Но в любом случае цели она не достигла, господь нас уберег от этой напасти.

Два немецких барона, забыв о своем лютеранстве, осенили себя православными знамениями, как и стоявшие на мостике офицеры и матросы. Кое-кто из нижних чинов забормотал молитву, послышался даже сдавленный мат, произнесенный с несказанным облегчением.

– Отключить прожектора, – спокойно произнес Фитингоф, успев заметить, что следующий за «Наварином» броненосный крейсер «Адмирал Нахимов» погрузился в темноту. Наступила прямо-таки мертвящая тишина, какая бывает только на войне, когда не гремят пушки. И в этот момент, когда все сипло вздыхали, мысленно переживая случившееся, с идущего позади мателота замигал фонарь, рассыпая морзянкой бесконечные «точки-тире». Не в состоянии разобрать послание, Фелькерзам только мысленно выругался, понимая, что запрашивать «Нахимов» о повреждениях поздно.

– Ваше превосходительство, с «Адмирала Нахимова» докладывают, что идти не могут, оседают кормой, переборки начали сдавать. Через полчаса они могут потонуть, просят снять команду!

Голос сигнальщика дрожал, да и сам Фелькерзам понимал, что ситуация скверная. Плавсредств нет, выгрузили заранее, чтобы избежать огня, а теперь бы они пригодились. Так что придется рисковать и подходить борт о борт, хорошо, что волнение стихло.

– Бруно Александрович, вы моряк опытный – швартуйтесь к борту, даже если еще раз повредим «Нахимов», то ничего страшного. Главное успеть снять команду. Но наши прожектора лучше не включать – на их свет подойдет неприятель, и тогда атака будет проделана по неподвижным кораблям. А этого надо избежать, и все сделать быстро. Да, командира «Нахимова» снимите, если нужно, то силой! Это приказ!