Кажется удивительным, что история переселенческого общества Новой Зеландии, начавшаяся в 1840 г., по существу представляла собой историю успешных поступательных преобразований, которые во многом к началу XX в. опередили и по темпам, и по результатам начинания своих европейских прародителей, а отчасти – старшего брата: Австралийский Союз. Наиболее наглядной иллюстрацией этой стремительной эволюции является реформирование избирательной системы. Изначально избирательным правом пользовались в Новой Зеландии британские подданные (или натурализованные) мужского пола, начиная с 21 года и обладавшие недвижимым имуществом на сумму не менее 25 ф. ст., но в 1893 г. равные избирательные права получили все представители «белой расы», постоянно проживавшие в Новой Зеландии, в 1896 г. был полностью отменен имущественный ценз на выборах в нижнюю палату парламента, вводилось пассивное избирательное право для женщин, и изменились избирательные права маори, о чем уже шла речь выше[145]. В Акте о парламентских привилегиях 1865 г. утверждалась депутатская неприкосновенность[146].
Демократизм новозеландской системы, даровавшей избирательные права женщинам и представителям коренного населения, объяснялся не только «влиянием» Старого и Нового света, где развернулось движение за эмансипацию женщин и также шел процесс реформирования системы выборов в представительные органы власти. В условиях роста азиатской иммиграции для поступательного развития парламентских институтов важен был голос каждого избирателя, который не был связан с азиатской диаспорой. Немаловажную роль сыграла в этом вопросе и деятельность рабочих организаций, добивавшихся введения всеобщего избирательного права и активно выступавших за запретительные законы на въезд мигрантов из Азии. Сторону же маорийских избирателей фактически поддержала метрополия, уставшая от постоянных обвинений в расизме, сохранявшемся в Британской империи, несмотря на то, что рабство было отменено еще в 1829 г. Серия англо-маорийских вооруженных конфликтов (с 1843 по 1872 гг.) поставила коренных жителей Новой Зеландии в особое положение, несравнимое с положением австралийских аборигенов: несмотря на то, что численность маори в результате этих войн значительно сократилось, они представляли собой силу, с которой необходимо было считаться ради сохранения гражданского мира. Корона также объявляла себя гарантом имущественных прав маори, но только в такой степени, которая не ограничивала бы права белых на этих территориях[147].
Мы видим, что пути эволюции австралийской и новозеландской государственности во второй половине XIX в. были в значительной степени похожими. Объединившиеся австралийские колонии и выбравшая самостоятельный путь Новая Зеландия стали доминионами с однотипной системой управления и зависимостью от Великобритании, которая продолжала оказывать как прямое, так и косвенное воздействие на их развитие. Впрочем, все английские переселенческие общества в той или иной степени оказались подвержены влиянию британских образцов, что было связано с сохранением тесных связей с метрополией – экономических, внешнеполитических, духовных. Даже Соединенным Штатам, добившимся самостоятельности еще в XVIII в., не удалось избежать определенного влияния традиции. Значительная степень зависимости Австралийского Союза и Новой Зеландии от британских политико-правовых установлений определялась именно их юридическим положением в структуре Британской империи: в процессе дальнейшего совершенствования законодательства, вплоть до ратификации Вестминстерского статута, британское право здесь доминировало над местным, т. е. доминион мог издавать законы, относящиеся исключительно к нему, а английский парламент имел право принимать законы, относящиеся ко всем доминионам. «Если же законы, принятые парламентом доминиона противоречили законам, принятым английским парламентом, то они всегда могли быть признаны недействительными»