27 Компенсаторная функция бессознательного, разумеется, не содержит в себе никакой сознательной оценки, пускай она целиком зависит от сознательного способа мышления. Бессознательное в лучшем случае способно порождать зачатки сознательных убеждений или зачинать образование символов. Поэтому можно сказать, что символообразующая функция бессознательного одновременно существует и не существует – в зависимости от условий. Это парадоксальное качество она разделяет с самими символами. Тут вспоминается история молодого раввина, ученика Канта. Однажды старый раввин пришел вернуть этого молодого человека в веру его отцов, но все доводы были напрасны. Тогда старик достал зловещий шофар – рог, в который трубят, проклиная еретиков (как случилось со Спинозой), – и спросил молодого раввина, знает ли тот, что это такое. «Конечно, знаю, – холодно ответил юноша, – это бараний рог». Потрясенный старик отшатнулся и в ужасе пал наземь[36].

28 Что такое шофар? Да, конечно, это бараний рог – но не только и не столько рог. Порой символ толкуется буквально, и это означает, что как символ он умер. Символ уничтожается, когда нам удается превратить шофар в обыкновенный бараний рог. При этом через символизацию бараний рог вполне может стать шофаром.

29 Компенсаторная функция выражается во вполне конкретном расположении психического материала, например, в сновидениях, в которых нет ничего «символического», как в бараньем роге. Чтобы обнаружить их символизм, необходима определенная сознательная установка, а именно, готовность трактовать содержание сновидения символически (вначале это не более чем допущение, а далее посредством опыта решается, нужно ли или желательно понимать сновидение вот так). Приведу здесь краткий пример, который поможет нам прояснить этот трудный вопрос. Пожилая пациентка, которая, как и многие другие, беспокоилась из-за войны, как-то поведала мне следующий сон, приснившийся ей незадолго до того, как она посетила меня:

30 Она пела гимны, в которых восхвалялась вера в Христа, в том числе гимн такого содержания:

Пока пела, она вдруг увидела бешено взбрыкивающего быка. Внезапно тот подпрыгнул и на ее глазах сломал себе одну ногу. Животное явно мучилось, и пациентка, отведя взор, подумала, что кто-то должен его убить. Затем она проснулась.

31 Агония быка напомнила пациентке о мучениях животных, невольной очевидицей которых ей доводилось бывать. Она ненавидела подобные зрелища и чрезвычайно расстраивалась, поскольку бессознательно отождествляла себя с замученными животными. В ней самой присутствовало что-то такое, что позволяло сопоставить себя с образом страдающего животного. Этот образ, по всей видимости, сложился под воздействием пристального внимания к вере в Христа в тех гимнах, которые пациентка пела во сне, ведь именно во время пения бык начал взбрыкивать и сломал себе ногу. Такое странное сочетание мыслей незамедлительно привело к ассоциации, связанной с глубоко религиозным по своей сути переживанием: в ходе войны пациентка ощутила, что перестает верить в милость Божию и усомнилась в правоте христианского мировоззрения. Это разочарование в сновидении должно было бы смягчиться, именно поэтому во сне подчеркивается вера в Христа, но вместо этого пробудилась «животная» часть бессознательного, воплотившаяся в фигуре быка. Перед нами как раз тот элемент, который в христианской символике олицетворяет поражение и принесение в жертву. В христианской мистерии закалается Агнец. В родственной по духу религии, митраизме, которая вправе считаться наиболее успешным соперником христианства, главным символом культа выступал не баран, а бык, которого приносили в жертву. Обычно над алтарем изображали быка, которого повергает божественный спаситель Митра. Налицо, таким образом, очень тесная историческая связь между христианством и жертвоприношением быка. Христианство в своем развитии вытеснило этот животный элемент, но в миг, когда абсолютная ценность христианской веры была поколеблена, он снова выдвинулся на передний план. Животный инстинкт стремится вырваться наружу, но при этом бык ломает ногу, то есть калечит себя. Также из чисто животных влечений возникают все те факторы, которые ограничивают воздействие инстинкта. Из того же основания, которое порождает дикое, яростное, слепое влечение, произрастают законы природы и культурные формы, укрощающие и обуздывающие эту первозданную силу. Но когда животное в нас отщепляется от сознания путем вытеснения, оно обретает возможность вырваться наружу, отвергнуть всякое приручение и всякую власть над собой. Такое высвобождение всегда заканчивается катастрофой – животное уничтожает себя. Нечто, изначально опасное, теперь становится достойным сожаления и действительно нуждается в нашем сострадании. Чудовищные силы войны чреваты саморазрушением, поскольку ни одна человеческая рука их не направляет и не удерживает. Наш взгляд на мир оказался слишком узким, чтобы вместить эти силы в какую-либо культурную форму.