Зачем?…

Дверь открылась, и в кабинет зашел Астафьев, отвлекая Максима от размышлений.

– Прессуху надо готовить, – выдохнул шеф, расстегивая воротник рубашки.

– И кто будет выступать?

– Тифисов. Сверху говорят, пусть он – руководитель физкулька – пока отдувается.

– А толку-то, Александр Вадимович? Что он будет говорить?

Астафьев помигал разноцветными глазами и устало облокотился на стену.

– Вот нам с тобой, Максим, и нужно подумать – что он будет говорить.

В приемной послышались шаги, и тут же звякнул телефон. Не успел Долгов поднести руку к трубке, как дверь распахнулась, и на пороге возник мэр Москвы.

Он был взбешен.

Легкий летний костюм сидел безупречно, но виндзорский узел галстука был слегка ослаблен. На пунцовом лице проступили какие-то темные пятна, губы сжались в ниточку, лоб с высокими залысинами покрыла сыпь капелек пота. В правой руке он сжимал кепку, а в левой – свернутые в трубочку документы, крайне напоминая разъяренного Ленина на митинге. Не хватало только усов и остроконечной бородки.

– Ну, – выцедил мэр. – Кто-нибудь мне объяснит, почему столице надо краснеть перед иностранными педрилами?

Максим так и стоял, занеся руку над телефоном, который уже перестал звонить. Бледный Астафьев дрогнувшими пальцами застегнул воротник рубашки и как-то картинно опустил руки по швам.

– Где президент Оргкомитета? – взревел мэр.

– По коридору. Третий кабинет налево, Михаил Юрьевич, – выдавил Астафьев.

Мэр удивленно посмотрел на Александра Вадимовича и наконец выдохнул. Цвет его лица сразу приобрел человеческий оттенок.

– А вы тут кто? – тупо спросил он, вытирая кепкой пот со лба.

– Мы прессуху обсуждаем… С Максом, – ляпнул Астафьев, продолжая стоять по стойке «смирно».

Михаил Юрьевич в недоумении оглянулся на телохранителя, маячившего за спиной, и уточнил:

– Мы где?

– Пресс-служба, – коротко ответил телак.

– А на кой хер мне эта пресс-служба сдалась?! – снова взорвался он и стремительно вышел из кабинета.

Дверь за мэром закрывалась медленно, скрипя. Когда она наконец коснулась «собачкой» косяка, Астафьев быстро захлопнул ее, щелкнул замком, прошелся по кабинету туда-сюда и сел на подоконник. Солнечный лучик, просочившийся сквозь жалюзи, тут же отскочил оранжевым бликом от его лысого черепа.

Некоторое время тишину нарушало лишь гудение кондиционера. Казалось, что даже щебетание Маринки за дверью притихло.

– Водка есть?

Максим вздрогнул и вышел из ступора. Посмотрел на шефа, сказал хрипло:

– Есть.

– Налей. – Астафьев помолчал, глядя в пустоту. Потом добавил: – Налей и отойди.

Олимпийский огонь побывал в 25 странах, а протяженность маршрута международной части эстафеты составила около 73 тысяч километров. В течение двух с половиной месяцев огонь путешествовал по планете на борту авиалайнера «Олимпия», непосредственно же в руках факелоносцев он проделал путь в полторы тысячи миль.

На последних этапах в силу известных причин пришлось заменить нескольких спортсменов, которые должны были нести факел. И теперь оставались считанные минуты до того, как пламя вспыхнет в огромной чаше, ознаменовав тем самым начало XXX летних Олимпийских игр…

Том Линграв бежал по асфальту и гордо нес перед собой пылающий стержень. Он чувствовал необычайный прилив сил, он был счастлив, что прикоснулся к сакральной стихии – к огню, который в течение тысячелетий был не только символом Олимпиады, но и символом жизни. Справа и слева, за ограждениями, что-то кричали люди, собравшиеся поглазеть на этот участок эстафеты, но Том едва ли слышал рев толпы. Едва ли видел следующего бегуна, который должен был через сто метров принять у него факел.