— Как это произошло?! — он взял меня за руку и поднес ее ближе к светильнику.

— Случайность, — глухо объяснила я.

Он на меня глянул так, как будто не поверил. Ну и дьявол с ним. Пусть не верит.

Саша аккуратно вытащил все осколки.

— Мне кажется, тут больше нет стекла, — заключил он, внимательно вглядываясь в рану. — Здесь где-то должна быть аптечка, — он наклонился к комоду, открывая все полочки подряд, пока не нашел то, что искал.

— Не нужно, я сама, — сглотнула ком в горле. Не хотела быть рядом с ним сейчас.

— Да как ты левой рукой перебинтуешь все? — Саша раскрыл упаковку со стерильным бинтом. — Дай сюда, нужно сначала антисептиком обработать.

— Саша, уйди, — я сама ощутила, что в горле зарождаются истерические нотки. — Мне нужно побыть одной. Я не хочу тебя видеть, — говорила уже прямым текстом, потому что по-другому он не понимал.

— Не уйду, — упрямо буркнул он и снова взял мою руку. Я попыталась отобрать ее, но зашипела от боли и прекратила попытки борьбы. Сжимала челюсти, пока он промывал раны. Но не от боли, а от обиды и разочарования. От обиды на Сашу, на ту ситуацию, в которую он меня поставил. От разочарования в себе.

— Насть? — посмотрел на меня Саша. — Что произошло? Мне ты можешь рассказать все что угодно.

Все что угодно, говоришь? В глубине груди стало зарождаться противное чувство. Я знала, как сделать ему больно. Знала и хотела этого. Хотела вставить нож ему в сердце и провернуть рукоятку пару раз. И для этого нужно было лишь выпустить эмоции наружу.

Я перестала сжимать челюсти, и губы мелко-мелко задрожали, а в глазах снова появились слезы. Я отпустила их. Позволила Саше смотреть, как я плачу. В его глазах отразилась боль. Но это были еще только цветочки.

— Он ничего мне не написал, — сказала то, о чем действительно жалела больше всего за сегодняшнее утро. — Не позвонил, — я всхлипнула. В этом не было ни капли игры, просто я знала, что мои искренние чувства к Мише ранят Сашу, и пользовалась этим оружием.

Его лицо исказила гримаса страдания, но он почти сразу взял себя в руки, продолжая перевязку. А я уже не могла себя сдерживать. Сама запустила эту лавину, но теперь не могла ее контролировать.

Из груди рвалась настоящая истерика. Та, в которой я себе отказала вчера и позавчера. Та, которую я запечатала глубоко внутри. Сейчас эмоции дали о себе знать, вихрем сметая все на своем пути. И я желала — почти также остро, как тело Саши сегодня ночью — чтобы его смела эта лавина, этот смерч, чтобы он утонул в этом океане, задохнулся, чтобы ему было так же больно, как и мне.

Он закончил перевязку и сразу отпустил руку, будто теперь и сам не оказался рад тому, что предложил помощь.

— Это ты во всем виноват! — прошептала сквозь слезы. — Я люблю его, слышишь?! Люблю! Люблю! Но мне пришлось от него отказаться. Ради чего? В угоду чему, Саша?!

Он стоял и, кажется, боялся пошевелиться, а я все приближалась к нему, пока не подошла вплотную.

— Ненавижу тебя! И себя ненавижу за то, что спала с тобой! Ненавижу! Ненавиж-ж-жу!

Несколько раз ударила его ребрами ладоней. Раненую руку пронзила острая боль, но мне было уже все равно. Кровь проступила через бинты — мне было плевать на это. Я продолжала исступленно колотить Сашу, краем сознания понимая, что так никакого физического ущерба ему не нанесу, но мне требовалось выплеснуть из себя скопившийся гнев и скорбь.

— Оставь меня в покое! Оставь в покое мою сестру! Дай нам жить свободно! Уйди! Уйди!

Я отпихивала его от себя, выталкивая из ванной. А он, пораженный и шокированный таким поведением, просто отступал, пока не вышел за пределы комнаты. Тогда я с громким всхлипом захлопнула за ним дверь, снова заперлась и сползла по двери на пол, прижимая к себе и баюкая покалеченную руку. Словно в ней сосредоточилась вся моя боль. Словно залечив рану на ладони, я смогу исправить весь тот хаос, который творился в моей жизни. Исправить… Нет, уже ничего не исправишь.