А ещё здесь были зеркала. Целая огромная зеркальная стена. Мы как стали возле неё со сталкером, так я сразу не только о вопросах и ответах позабыла, я бы не заметила, если бы вслед за нами в лифт зашёл ракшас в боевой форме и с розочкой в зубах.

Умрите все – я впервые вижу себя.

Это я?

Это в самом деле я?

О, Владычица...

Я подняла руку, дотронулась до своей щеки и несказанно удивилась, когда моё отражение сделало то же самое. Охнув, я вскинула вторую руку и замерла, внезапно забыв, как дышать.

То, что волосы у меня белые, как тот самый снег, который я никогда не видела живьём, я знала. Как и то, что они довольно длинные, хоть и не коса до талии, к которой я привыкла за свою предыдущую жизнь. Да и о своей фигуре я имела кое-какое представление – успела рассмотреть себя в душе. А вот лицо... Это было жутко.

Нет, не так. С лицом было всё в порядке. Обычное такое лицо, разве что бледное очень... Но тут ничего удивительного: моё тело не один месяц пробыло в Питомнике до того, как меня в него переселили. Да и после переселения... На прогулки нас из Отстойника, понятное дело, никто не водил. Так же загару взяться было неоткуда.

А в остальном, как я и сказала, лицо как лицо. Маленький нос, острый подбородок, губы розовые... И только глаза. Глаза были моими родными, светло-голубыми. На чужом лице они казались двумя ледяными льдинками. И это было так... так жутко! Будто кто-то запер меня в чужом теле и я оттуда подсматривала за окружающим меня миром через два маленьких окошка...

В какой-то степени, наверное, всё так и было.

Чужое.

Заперли.

Меня.

Вот только я почему-то не чувствовала себя в ловушке. Наоборот, пьянела от сладкого вкуса свободы и даже лёгкая горечь в лице стоявшего за моей спиной ракшаса этого вкуса ничуть не портила...

Была ли новая я красивой? Было ли красивым это чужое-моё тело? Не знаю. С тех пор, как в нём очутилась, я ни разу всерьёз об этом не задумывалась: мне вполне хватало того, что оно здоровое. Ноги ходят, руки двигаются, глаза смотрят, уши слышат... И тут вдруг выясняется, что ко всему этому ещё и лицо прилагается. И это лицо совсем не то, которое я привыкла видеть в зеркале.

Знаете что? Оказывается, это две совершенно разные вещи: знать о том, что ты изменилась, и убедиться в этом воочию.

– Всё хорошо?

Сталкер погладил моё предплечье, и я, моргнув, всё же сумела отвести взгляд от зеркала. Не имею представления, как долго я так стояла, но мы уже успели приехать на нужный этаж, и я увидела за спиной мужа несколько удивлённых, полных злого любопытства глаз.

Взяв меня за руку, ракшас поспешно вытащил меня из кабины и быстро, я едва ноги успевала переставлять, куда-то поволок, щедро отсыпая зевакам, всё ещё продолжавшим на нас таращиться, весьма колючие замечания, а шагах в трёх от выхода из здания внезапно остановился, оглянулся и ласково прорычал:

– Эй ты, удод! Не расчёсывай мне нервы, убери фотяк. Я, когда нервный, такой неуклюжий. Могу нечаянно разбить руки о твои фарфоровые зубы.

В мёртвой тишине меня вытолкали на улицу и протащив на буксире метров сто до парковки, затолкали в серенькую машинку и только после этого пальцы, обнимавшие моё запястье, разжались.

– Первый раз себя увидела? – спросил сталкер и, когда я кивнула, выдал сквозь зубы какое-то сложносочинённое ругательство. – Если тебе нехорошо, хочешь умыться или просто воды, только скажи...

Он стоял, положив обе руки на крышу машины и, склонившись, внимательно хмурился мне в лицо. Я покачала головой, попыталась что-то сказать, но закашлялась и жалко выдавила из себя: