Соленый запах колюче щекотал мои ноздри, придавая какой-то особой силы, будто своей мне было недостаточно. А маленькие брызги, попадающие на меня с каждой новой волной, обжигали кожу так, словно вода состояла из крошечных раскаленных иголок или даже из самого огня.

Я даже опустил глаза и взглянул на свои руку, ожидая увидеть ожог и невольно вспоминая старые, ничего тогда не значащие слова отца о том, что мне стоит держаться от моря как можно дальше.

Может, в этом был какой-то тайный смысл? Может, это все же не было просто страшилкой, рассказанной сыну для того, чтобы не помышлял оставить родителей одинокими.

Но все было чисто. Моя рука не горела, не покрывалась краснотой. Мне это мерещилось – с непривычки.

Все потому что, несмотря на то, что мы жили на острове, я проводил все свое время в лесу или в городе, и никогда не бывал на побережье так близко от полосы прибоя.

Проворные матросы тем временем сновали мимо меня туда-сюда, перекрикивали друг друга и таскали грузы.

- Навались! – раздался совсем рядом сердитый окрик, сопровождаемый звонким щелчком кнута и дружным кряхтением.

Шестеро плохо одетых портовых рабочих на пределе сил, плечами толкали огромный тюк наверх, где с борта судна тянули его за канаты еще четверо.

- Эй, ты чего стоишь! А ну, подсоби! – На сей раз окрик предназначался мне, и выглядел надсмотрщик так грозно, будто следующим его действием станет направить кнут на меня.

Лучше бы он этого не делал. Вот что тогда случится: грубиян вместе со своим смешным орудием принуждения отправится кормить рыб.

Но я не должен был смотреть свысока на людей, даже на таких ущербных, как этот облеченный минимальной властью боцман.

Я должен помнить, кто я: простой резчик по дереву, не имеющий перед другими какого-либо превосходства. Даже если порой кажется, что дремлющая во мне сила дает мне какие-то особенные права.

Перехватив поудобнее перевязь на спине, с аккуратно обернутыми материей необходимыми в пути вещами, я неохотно выдвинулся на подмогу.

Нескольким рабочим пришлось уступить мне место: шириной плеч я один заменял сразу двоих.

И дело пошло скорее: р-раз, и тюк легко поднялся на три локтя, освободив истощенных матросов от тяжелой работы. Еще рывок, и тюк перевалился через борт, едва не придавив тех, кто успел отскочить.

- Кто такой? – сурово обратился ко мне надсмотрщик, нахмурив брови и сложив губы в тонкую, недовольную линию.

Маленькие глаза на потном лице блуждали по мне оценивающе, словно торговец выбирал товар на рынке.

Скрипнув зубами, я напомнил себе мысленно, что это цена, которую мне придется заплатить, если хочу оказаться ближе к Велетте.

- Дархэм, лесоруб, сын столяра.

- Пойдешь на корабль, Дархэм? – смекнул, наконец, боцман, что привлек к работе постороннего человека. – Нам нужны сильные руки.

Вот и шанс, которого я искал. Вместо того чтобы проникнуть на борт тайком, я мог официально устроиться на него матросом.

- Пойду!

***

Отец и мать, узнав о моем намерении покинуть родной остров, чуть ли не силой удерживали меня дома.

«Любовь погубит тебя, сынок, - рыдала Инсика, уговаривая меня отказаться от безрассудства. – Твоя мать, защищая тебя от страшной участи, пожертвовала собой! А ты собираешься подвергнуть свою жизнь опасности, предав память о ней. Опомнись, Дархэм, принцесса все равно не станет твоей, но любовь к ней усугубит твое состояние».

«Я справлюсь, ма», - спорил я, бережно упаковывая в дорогу любимый топор, хотя и понимал, что на корабле он вряд ли мне понадобится.

Зато потом, когда можно будет вызвать на поединок мужа Велетты и избавиться от него раз и навсегда – очень даже.