– Я посмотрела твое заявление, – Елена Антоновна явно была не в духе, – скажи, ты вообще работать собираешься? Мы предоставили тебе три дня по семейным обстоятельствам, ты отгуляла и просишь еще неделю.

– Вообще-то, я мужа хоронила, – еле слышно проговорила Ника.

– И что? Включайся в работу, это помогает. Зачем тебе неделя? У тебя что – семеро по лавкам?

– Мне нужно привести в порядок бумаги мужа по бизнесу, – соврала Ника, – это нужно сделать как можно быстрее.

– Господи, был бы там бизнес, а то несчастных три ларька, где на тапки заплатки лепят, – сморщила нос начальница, но заявление подписала, – иди, Саранцева, но помни, здесь у нас не редакция, свободного посещения не предусмотрено трудовым договором.

Городской архив это не офисное отдельно стоящее здание, а всего лишь первый этаж в помещении бывшего общежития. Пара бетонных ступенек ведут к тяжелой металлической двери, справа – изрядно потертая, когда-то синяя с белыми буквами, вывеска «Архивный отдел». Видно, посетители бывают здесь не так часто: ступеньки припорошены свежевыпавшим снегом. Голубоватые блики ламп дневного света неприятно резали глаза, приходилось жмуриться, чтобы разглядеть нужную надпись. Первое, что ощущалось при входе – своеобразный запах, который щекотал ноздри и оседал на языке, вызывая першение во рту. Он появляется в местах, где годами, а то и десятилетиями складируются всевозможные бумаги, беспрепятственно оседает пыль и нещадно жарят воздух батареи центрального отопления. Сотрудники же нагло курят в приоткрытую форточку, не покидая помещения. Точно так же было и в отделе, куда пришла Ника Саранцева. Протерев запотевшие после улицы очки и разогнав перед собой сизую пелену, Ника смогла разглядеть детали – сероватую рулонную штору на окне, корявый столетник в слишком тесном для него горшке, огромный застекленный стеллаж с тесными рядами папок – и нужного ей специалиста, который сидел, уткнувшись в монитор компьютера, где-то в самом углу, у стены с портретом президента и огромной картой города.

– Никуша, проходи, присаживайся. – Хозяйка кабинета, Иллария Венедиктовна, пожилая, но весьма экстравагантного для провинции внешнего вида дама, захлопотала перед гостьей. – Пока чайник раскочегарится, слушай самую суть, – она водрузила на нос крошечные очки и провела пальцами с длинными красными ногтями по ультракоротким кумачевым прядям волос. – Итак, Медвежья тропа – так в народе называли один из местных лагерей, где содержались политические. Так вот, именно здесь был своеобразный способ захоронения умерших зэков – их не закапывали в землю, а свозили в лог и там просто сваливали у ручья. Догадываешься, что было потом? Туда медведи ходили. Кормиться. Сытые звери не ложились в спячку и успешно утилизировали, скажем так, отходы лагерной жизнедеятельности. Это место еще много лет потом считалось чуть ли не проклятым, а по сути, туда просто опасно было ходить. Выжившие очевидцы рассказывали, что там был такой приметный камень, Могильный, и вот за ним эта тропа и начиналась. За вывоз тел зэкам полагалось сто граммов спирта и лишняя пайка хлеба, типа, плата за смелость, сами охранники вглубь не совались, да и незачем, какой зек рискнет там бежать? Сейчас это место географически довольно сложно найти, знаю, что ехать надо в сторону станции Те́ба, а там еще вглубь тайги. Местные краеведы пытаются найти это место и соорудить Поклонный крест, но информации маловато. Вот как бы и все, – Иллария поправила сползший с плеча оранжевый палантин, – лет тридцать назад, в начале девяностых, мне привезли огромную кипу папок с истекшим сроком хранения для утилизации. Я их пробежала так, глазками. Ничего особенного, воспоминания одного из первостроителей города, но вот именно в них и упоминается эта Медвежья тропа. А ты, Никуш, решила розысками заняться? Никиту ведь в той стороне нашли? Прими дружеский совет – не вздумай лезть не в свое дело, это может быть опасно.