Хотя Остен всем своим поведением показывала, что высочайшие указы не для нее, Кларк сделал еще одну попытку повлиять на нее. Свою атаку он возобновил в 1815 г. Рассыпавшись в комплиментах в адрес романа «Мэнсфилд-парк», он заговорил о «нравственном чувстве» автора и попутно заметил, что Остен следовало бы отказаться от губительной, с его точки зрения, страсти к сатире и создать образ просвещенного священника. Очевидно, он имел в виду себя и потому предложил писательнице для начала познакомиться с его проповедями.

Остен медлила с ответом. Но когда все сроки приличия истекли, она ответила с присущей ей решительностью и сарказмом: «Я чрезвычайно польщена тем, что Вы считаете меня способной нарисовать образ священника, подобный тому, который Вы набросали в своем письме от 16 ноября. Но уверяю, Вы ошибаетесь. Я умею изображать комические характеры, но изображать хороших, добрых, просвещенных людей выше моих сил. Речь такого человека должна была бы временами касаться науки и философии, о которых я решительно ничего не знаю… Думаю, что не преувеличу и не погрешу против истины, если скажу, что являюсь самой необразованной и самой непросвещенной женщиной, когда-либо бравшейся за перо».

Настойчивость Кларка была беспримерной. В марте 1816 г. он направляет Джейн Остен еще одно письмо, на сей раз с советом попробовать себя в жанре исторического романа. Почему бы не прославить Саксен-Кобургский дом? Ведь с ним собирается породниться принц-регент. Не без раздражения Остен отвечает: «Уверена, что исторический роман… более способствовал бы моему обогащению и прославлению, чем картины семейной жизни в деревне, которые так меня занимают. Но я так же не способна написать исторический роман, как и эпическую поэму. Право, не могу представить, что бы заставило меня всерьез приняться за историческое сочинение, – разве что спасение моей жизни! И если бы мне нельзя было ни разу посмеяться над собой и над другими, уверена, что к концу уже первой главы я повесилась бы от отчаяния. Так не лучше ли мне идти по выбранному пути и придерживаться своего стиля; может быть, меня и ждут неудачи, но я убеждена, что они будут еще большими, если я изменю себе».

Впрочем, один раз, поддавшись уговорам Кларка, она изменила себе и изобразила просвещенного священника, но, разумеется, не в серьезном романе, а в пародии, которую, вспомнив наставления королевского секретаря, назвала «План романа». В герое, идеальном пастыре, знатоке истории, любителе изящной словесности, неподражаемом проповеднике, без труда узнается преподобный Кларк, а в нелепом сюжете его безвкусные литературные советы. Создав эту пародию, Джейн Остен лишний раз объяснила всем, кто намеревался ее воспитать, что у нее есть собственные художественные и этические представления и отступать от них она не собирается.

Каждый роман Остен можно назвать историей нравственного прозрения. Она не подводит своих героев к признанию возвышенных, но при этом мало реальных, утопических идеалов. Напротив, основываясь на критерии опыта, она требует от них разумного постижения нравственных ценностей и посильного, психологически возможного исправления пороков. Под воздействием жизненных уроков Марианна и Элинор, Элизабет Беннет, Кэтрин Морланд, героини трех первых романов Джейн Остен, учатся отличать чувства от чувствительности, распознавать романтическую экзальтацию в себе и окружающих, не считать, что она гарантия нравственной доброкачественности человека, а напротив, нередко скрывает фальшь. Ее герои ценой испытаний и нравственных потерь учатся не принимать видимость за сущность, литературу за жизнь. В плену самообмана долго пребывал гордый Дарси и полная предрассудков и чужих мнений о людях Элизабет. Они учатся понимать и любить друг друга, и это становится основой их будущего счастья. Кэтрин Морланд, начитавшись «готических романов», перенесла литературные представления на живых людей, которые совсем не похожи на злодеев и демонов. При этом она, правда, не подумала, что бояться следует не демонического зла, а собственных низменных страстей – корысти, лжи, глупости.