Кроме того, примерно в этот промежуток времени всплывает забытая было «Психомахия», или поучительная поэма о душевной борьбе, написанная где-то в самом начале V века (402–404 годы нашей эры) советником императора Феодосия и по совместительству поэтом, воспевающим христианские добродетели, Аврелием Пруденцием Клементом.

В «Психомахии» рисуется борьба двенадцати пар противоположностей, или воинов добра и зла, которые пытаются поделить меж собой власть над душой человека: Вера и Идолопоклонство, Надежда и Отчаяние, Милосердие и Скупость, Непорочность и Сладострастие, Осмотрительность и Безумие, Терпение и Гнев, Кротость и Жестокость, Согласие и Распря, Послушание и Непокорность, Постоянство и Изменчивость…

Позже, веку этак к XIII, к «дурному войску» начнут относиться менее терпимо – и к безумию в том числе: порок же! Но это произойдёт позже.

А пока эти копии читают не только святые братья, и вот уже к девятому веку в Европе формируется тип нового для того времени врача. Это не монах, хотя связь с монастырями многие из них поддерживают. Это уже не деревенский коновал: живёт такой врач, как правило, в городе; он грамотен – причём знает, помимо родного языка, как минимум ещё и латынь, оптимально – греческий, в идеале – ещё несколько языков, чаще всего тех стран, где он успел побывать, попрактиковать и поучиться.

А побывать доктор успел уже и в просвещённой и богатой арабской Испании, где научился не только хорошо торговаться о цене на своё искусство, но и труды Авиценны, Авензоара и Разеса изучить; и в солнечной Италии задержался – а там никогда и не забывали ни былого величия Рима, ни тех учёных, которыми, помимо своих легионов, он был славен.

Возможно, этот доктор успел заглянуть и в Салерно, в знаменитую врачебную школу, которую основали грек Понтус, араб Абдаллах, еврей рабби Елинус и скромный безымянный магистр Салернский. Возможно, даже отучился в ней 9 лет, три из которых посвятил логике, пять – теории медицины по тем самым бесценным копиям с древних свитков и последний год – показывая на практике то, что успело уложиться в голове и впаяться в моторику.

Вероятно, даже видел, как за крепкими стенами монастыря на холме Монтекассино, где, учинив акт праведного вандализма над статуей Аполлона и храмовым алтарём, святой Бенедикт Нурсийский и основал эту строгую обитель, лечат добрых католиков от чёрной тоски по умершим друзьям. Не исключено, что ему даже доверяли готовить особое лекарство от этой тоски – свиное сердце, начинённое целебными травами. Видимо, сильное было средство, раз прочно вошло в рецептуру госпиталя. Хотя как знать – может, тоска в панике пряталась в потаённый уголок души, лишь бы носителя ещё раз этим блюдом не попотчевали…

Кстати, типичным примером доктора того времени был и оставшийся преподавать в этой школе Константин Африканский. Бербер, родившийся в Карфагене (да, в том самом, который должен быть разрушен), он почти полжизни провёл в Северной Африке. Учился врачеванию в Багдаде, слушал лекции в каирском университете аль-Азхар, практиковал в Месопотамии, успел побывать в Эфиопии и Индии.

Вернувшись на родную карфагенщину, Константин быстро стал знаменит: ещё бы, такие знания, такие умения! Это его чуть не погубило. Ревность коллег по цеху, знаете ли, с первым же цехом и родилась. И с веками не ослабла, коллеги не дадут ни соврать, ни расслабиться. Вот и в карфагенских врачах взыграло ретивое: дескать, вы поглядите, что этот выскочка творит! Мало того что пациенты к нему на приём валят, как на хлебные амбары в голодный год, так некоторым ещё и лучше становится! Этак он у нас лучшую клиентуру переманит. А нет ли тут злого колдунства? Хотели даже зазвать его на диспут о злых чарах – мол, заходите к нам на огонёк, но Константин быстро просёк, чем дело пахнет, и смазал пятки харамным салом. Дескать, спасибочки, конечно, но климат Сицилии внезапно показался мне дюже полезным для здоровья, отплываю ближайшим нефом, люблю и уже скучаю, ваш Костя Африканский. Шаланды, полные кефали…