С этими невеселыми мыслями я достал крынку с чудью и стал готовиться к обряду.

Принесенное с собой молоко все-таки пошло в дело. Я не знал, какого цвета была корова, с которой его надоили, но для того, чтобы выступить растворителем, это было и неважно.

Прекрасное огниво в серебряной оправе из Бесчудья служило мне верой и правдой уже много лет — стоило добавить в вонючую жидкость внутри немного чуди, и огонь безропотно вспыхивал хоть в снег, хоть в ливень, хоть на дне морском. Нагрев на маленьком язычке пламени серебряную ложку с молоком, я кинул в нее кусочек застывшей сосновой смолы и тщательно перемешал соломинкой. Щедрая щепотка чуди окрасила получившуюся вязкую смесь в яркий синий цвет. Подождав, пока все немного остынет, я залез в чудовскую краску двумя пальцами и принялся рисовать, старательно выговаривая слова древнего, как сама чудь, наговора.

Когда-то я спросил у своего учителя: кто же придумал эти наговоры, ритуалы, обряды? Какой человек впервые сумел увидеть чудь, воспользоваться ей, чтобы открыть мир тайного. Когда это произошло? Как? Но ответов не получил.

Когда все было готово, я удовлетворенно кивнул и растер остатки краски по одежде. Люди этого не видели, а для остальных я все равно весь светился ровным синим светом.

— Благодарствую, чудодей, — баган и правда мне поклонился, как и обещал.

— Чем могу, — кивнул я в ответ. — Береги себя.

— Чудское в помощь, — отозвался баган и проводил меня до лестницы.

Внизу мы с Батаней быстро собрались в путь, хоть тот был пока и недолгим. Нужно было плотно перекусить — в этом я надеялся на помощь хозяйки, — а потом заняться куда менее приятным делом.

В селе было больше полусотни дворов, и в каждом из них жило хотя бы по паре чудиц. И вот теперь их всех следовало как-то похоронить.

Есéнь — осень

Щи суточные — суточными называют щи из кислой капусты, которые запекают в горшочках.

8. Глава 8

— Предупредить людей надобно. Пойду по хатам, в каждой ритуал проведу.

Староста смотрел на меня хмуро.

— Что ж мне говорить-то им? — спросил он со вздохом. — Испужаются все. Но и молчать как-то не по-божьи.

— Это ты, мил человек, сам реши, — покачал я головой. — С людьми как быть, я не знаю. А чудиц надо в чудь вернуть. Негоже им аки пыль под лавками валяться.

— Твоя правда, — Староста понуро кивнул.

— Скажи, что я проведу основной ритуал, а потом их задача будет топить печь всю ночь, — добавил я, немного подумав.

На самом деле это, возможно, было и не обязательно. Я вообще не был уверен, что тут обязательно, а что нет, кроме двух составных частей — огня печи и чуди. Но решил, что от нескольких дополнительных обрядов беды не будет.

Что вырастало из чуди — в чудь и превращалось, так что тела я решил предать чудскому огню. Всех вместе, в печи родной хаты. Можно было, конечно, развести печь для домового, банную каменку для банника и костер во дворе для дворового, но тогда бы я разбирался со всем этим неделю, не меньше. Да и печь всегда была сердцем всего хозяйства, к которому относились и все другие постройки.

Начать, конечно, нужно было с дома самого Старосты. Собрав тела всех его чудиц, я, подумав немного, принес сюда и трупик вазилы-табунника. Баган сообщил, что постоянного места жительства у того не было, и табунник каждую ночь ночевал то в одной конюшне, то в другой.

Теперь, следуя моей логике, нужно было соблюсти тонкий ритуал, похожий на открытие портала. По сути это и было открытие портала, только не нараспашку, а в виде совсем узенькой щелочки. И так, чтобы чудь только лишь забрала ей предложенное, но не отправила дальше. Такое я делал всего пару раз за всю свою жизнь, поэтому немного нервничал. Может быть, надо было начать с чудодейской хаты, но вся семья Старосты уже собралась вокруг печи, скорбя о своей потере.