Куинн едва заметно ерзает на стуле:

– Он сказал, чтобы начинали без него. Сегодня выходной; вы же сами знаете, какое сейчас движение, туристы…

Рейнольдс садится и складывает перед собой руки домиком.

– Вся ситуация чрезвычайно деликатная.

Куинн кивает:

– Мы понимаем, сэр, но пока не узнаем, в чем дело…

Эв косится на него, затем переводит взгляд на Рейнольдса.

– Если это поможет, я прошла обучение по борьбе с сексуальными преступлениями.

Рейнольдс поворачивается к ней. Ничего не говорит, но по его лицу она видит, что попала в цель.

Он откашливается:

– Да, детектив-констебль Эверетт, вы правильно угадали. Проблема действительно такого рода.

Эверетт достает свою записную книжку. Пусть Куинн играет роль взрослого дяди, но кто-то же должен выполнять тяжелую работу.

– Возможно, я смогу записать какие-то детали? Как я понимаю, никто не нуждается в срочной медицинской помощи?

Рейнольдс быстро и резко мотает головой.

– Нет, ничего такого.

Куинн на своем стуле сдвигается чуть-чуть вперед; он явно чувствует, что надо перехватить инициативу.

– Вам, как руководителю колледжа, была подана официальная жалоба?

Рейнольдс кивает:

– Соответствующее внутреннее разбирательство будет обязательно запущено, как того требуют университетские правила, но я решил, что обстоятельства дают право на немедленное обращение к гражданским властям.

Звучит так обтекаемо, будто эту фразу «копипейстнули» из учебника по политике равенства и разнообразия. Рейнольдс старается прикрыть свой зад, это точно.

– Ясно, – говорит Куинн. – Возможно, вы все же ознакомите нас с «проблемой» так, как понимаете ее вы. Вы сказали моему коллеге в Сент-Олдейте, что дело касается кого-то из ваших студентов, так?

Рейнольдс принимается теребить что-то на столе.

– Студента последнего курса. Он один из лучших. Был переведен сюда из Кардиффа в начале осеннего триместра. – Директор смотрит на Эв и указывает на ее записи. – Другими словами, в октябре.

«Вот уж спасибочки, – думает она. – И правда, откуда отребью вроде меня знать такое?»

– А кто еще причастен?

Рейнольдс мрачнеет:

– Боюсь, другая сторона – один из профессорско-преподавательского состава колледжа.

Это не вызывает удивления. У Эв точно нет, причем не только потому, что она проходила обучение по борьбе с сексуальными преступлениями.

– Ясно, – говорит Куинн, который вот-вот потеряет терпение, если они продолжат ходить вокруг да около. – Возможно, было бы проще, если б мы напрямую поговорили с причастными сторонами?

– Тебе подлить еще вина?

Эрика Сомер поднимает голову, щурясь на яркое солнце. Она сидит на террасе дома Джайлса Сомареса. Три рыбацких домика, прилепившись друг к другу, образуют длинное приземистое строение с побеленными стенами, отполированными каменными полами и окнами, выходящими на Саутгемптон-Уотер. В доме прохладно и легко дышится, но здесь, снаружи, солнце палит нещадно. Хорошо хоть, что поднялся легкий ветерок; в устье реки, среди танкеров, идущих к нефтеперерабатывающему заводу, под напором ветра клонятся четыре или пять маленьких яхточек. Сомер никогда не ходила под парусом и никогда не мечтала об этом, но у нее вдруг возникает настоятельное желание оказаться там, в открытом море, самой по себе. Чтобы не было никого, о ком стоило бы думать, кому надо было бы отвечать на вопросы. Просто быть в полной власти течения и яркого голубого воздуха. Это всего лишь мгновенный порыв, и вслед за ним приходит укол раскаяния. Она должна бы быть благодарной за то, что находится здесь – в этом замечательном доме, с Джайлсом, который вложил столько усилий в эти выходные и не портит их ей, каждые пять минут рассказывая о своих «подвигах», как это сделали бы другие парни. Он купил ее любимое вино, расставил цветы в спальне, повесил свежие полотенца в душе. День был прекрасный, а потом был замечательный обед. В буквальном смысле. Рассыпчатый белый сыр, золотистая, посыпанная розмарином и солью фокачча, спелый инжир, прошутто, кубики темно-оранжевого желе из айвы – стол просто просился на фото для #foodporn