– Я полагаю, ее еще может отбросить назад?

– Может. Но маловероятно. Пережив кризис, она по большому счету вернула себя к жизни.

Саймон хотел дотронуться до руки своей сестры, поцеловать ее в щеку, сделать так, чтобы она снова открыла глаза, но в присутствии своего отца он не мог. Он просто стоял рядом, опустив глаза.

– Я рад, – сказал он.

– Почему?

– Как ты можешь спрашивать? Она моя сестра. Я люблю ее. Я не хочу, чтобы она умерла.

– Твоя мать думает, что ее уровень жизни равен нулю.

– Я не согласен.

– Тогда мы снимаем шляпу перед твоими невероятными медицинскими познаниями.

– Это инстинкт.

– Полицейская работа основывается на инстинктах, не на фактах?

Саймон Серрэйлер был человеком, который никогда не был жесток по отношению к кому-либо в своей жизни, хотя никогда не стеснялся проявлять определенный уровень агрессии на работе, но сейчас он испытал такой прилив злости на своего отца, что сжал кулаки. В моменты, подобные этому, он ясно осознал, как ярость и ненависть могут у некоторых людей перерастать в жестокость. Разница между ним и ими, как он прекрасно понимал, держалась на тонкой, но невероятно прочной грани самоконтроля.

– Когда она достаточно оправится, чтобы вернуться в «Айви Лодж»? – спросил он спокойно.

Ричард Серрэйлер поднялся.

– Через пару дней. Им нужно будет подготовить ей постель.

Саймон стоял в полуметре от него. Его отец был стройным, привлекательным мужчиной, которому можно было дать шестьдесят, а не семьдесят один.

– Что ты к ней испытываешь? – спросил его Саймон, глядя на Марту. Он чувствовал внутреннее напряжение, как будто сейчас ему придется отбиваться от нападок уже за то, что у него вообще хватило духу задать этот вопрос. Но его отец взглянул на него без злости.

– Я ее отец. Я любил ее с того дня, как она родилась. Я не переставал любить ее из-за того, что всегда жалел об этом дне. Кто бы смог? А ты?

– Все, о чем ты говоришь, – сказал Саймон, – только, может быть, без сожалений.

– Тебе легко.

– Легче.

– Если ты когда-нибудь станешь родителем, чего, я полагаю, не случится, ты поймешь. Ты идешь к своей машине?

Они пошли вместе по тихим коридорам. Что имел в виду его отец, что стояло за неожиданным замечанием, которое он сделал, как он оценивал его самого – на эти вопросы Саймон не готов был сейчас ответить. Он прогнал из головы все мысли, так что там остался просто белый лист, и с трудом ворочал ноги, когда они выходили из больницы к автостоянке. Подойдя к машине своего отца, Саймон открыл для него дверь, подождал, пока он усядется и застегнет ремень, пожелал ему спокойной ночи и закрыл дверь.

Две минуты спустя он уже был на пути в Лаффертон, задних огней «БМВ» его отца почти не было видно вдали.

Он хотел вернуться в загородный дом; ему нужно было поговорить с Кэт, но она уже давно легла спать, пытаясь, насколько это возможно, отдохнуть в эти последние дни своей беременности. Он чувствовал себя отделенным от нее – от всех них; это чувство пройдет, когда родится ребенок, да и в любом случае оно было скорее иллюзорно и существовало только для него. Это случалось и раньше – когда Кэт выходила замуж за Криса и когда у нее появились Сэм и Ханна.

Он свернул в район собора. Широкая улица с полосками травы по обеим сторонам, собор, возвышающийся у него над головой, изящные здания – бледные в свете фонарей, которые горят мягче и как будто серебристее, чем яркие лампочки на столбах у больницы или на главной дороге, длинные тени, отбрасываемые деревьями… Он часто думал, что ночью все это выглядит как-то искусственно, как декорация: слишком пустынно, слишком чисто, слишком убористо.