– Кальвин бывает несколько… фанатичен, когда дело касается меня, – согласился Люк. – Мне и в голову не приходило, что ее присутствие здесь так его обеспокоит. Я разговаривал с ним. Он выразил должное сожаление и раскаяние.

– Значит, это больше не повторится? – не унималась Кэтрин, забыв, как бывало не раз, что перед ней духовный наставник. Когда за тобой поколения филадельфийской аристократии и больших денег, привычка держаться с должным смирением приходит не сразу.

Он напомнил, кто есть кто, прикосновением к сухой, стареющей коже руки. Кэтрин вздрогнула от неожиданности и тут же смущенно потупилась.

– Простите меня, Люк, – пробормотала она. – Я всего лишь докучливая старуха. Разумеется, вы и сами прекрасно знаете, что делать. Я просто беспокоюсь о девушке – она такая милая, пусть даже и сердитая.

Милая? Ему пришлось сделать над собой усилие, чтобы не выдать удивления. Вот уж не думал, что кто-то может назвать Рэчел «милой».

– Конечно, Кэтрин. И я знаю, что мы все сумеем помочь Рэчел раскрыть присущие ей доброту и мягкость.

«Если Кальвин снова не попытается убрать девчонку, – добавил он про себя. – И при условии, что эти самые доброта и мягкость, которые нужно раскрыть, действительно присутствуют».

– Вы покажете ей путь, – пробормотала Кэтрин.

– Я попробую, – отозвался он, гадая, насколько глубок сон Рэчел. Ему хотелось смотреть на нее. Прикасаться к ней. Ощущать ее обнаженную плоть своей обнаженной плотью. А еще ему хотелось трахнуть ее, но в сексе со спящей женщиной удовольствия мало, даже если это единственный способ заполучить ее сейчас.

– Я оставлю вас, – сказала Кэтрин. – Она уже выглядит лучше, не такая бледная. Мне распорядиться, чтобы ее перенесли в комнату? Или хотите, чтобы она оставалась в больнице?

– Позже, – ответил он. – И заберите с собой целителей. Я хочу сосредоточиться на ней, ни на что не отвлекаясь.

– Вы слишком добры, – пробормотала Кэтрин осипшим голосом, поднимаясь с удивительной для ее возраста грацией. Через минуту все ушли, и Люк остался в большой темной комнате наедине с Рэчел Коннери, глубокий сон которой гарантировал отсутствие воспоминаний.

Никто не осмелится помешать ему. Только Кальвин. Но тот после случившегося не покажет носа как минимум до завтра. У него есть несколько часов, чтобы позабавиться с удивительно чувственной женщиной.

«Хорошо, что ты такой безнравственный ублюдок», – сказал себе Люк, приподнимаясь на локте и разглядывая ее. Кому-то другому могли бы помешать колебания, угрызения совести, все те гнетущие нравственные дилеммы, которые никогда не волновали Люка Бардела. Кого-то другого шокировала бы сама мысль о возможности воспользоваться беспомощным состоянием женщины, которая только что пережила страшное испытание.

К счастью, Люк не один из этих других. И никогда другим не был. Он протянул руку и начал развязывать узелок у горла, соединявший края туники.

Рука слегка дрожала, что его удивило. Должно быть, перевозбудился. Было что-то такое в этой ночи и в этой женщине, что пробуждало в нем опасные чувства.

Кожа ее отсвечивала в темноте бледно-золотым, и Рэчел выглядела почти умиротворенной. Он знал, что это иллюзия. «Она просто одержимая», – сказала ему Стелла в один из тех редких случаев, когда ей захотелось поговорить о ком-то, кроме себя.

Он знал, чем она одержима сейчас. Желанием уничтожить его. Сама мысль показалась ему забавной, тем более что пришла она в тот момент, когда он стаскивал тунику с ее плеч. Узких, кажущихся странно беззащитными. Люди пытались уничтожить Люка с самого его рождения; сначала дедушка и бабушка старались заставить его мать сделать аборт, потом был так называемый отец, отморозки в тюрьме, целый штат адвокатов, и вот теперь разгневанная молодая женщина, которая преспокойно спит под его бесстрастным взглядом.