Гризманн следил за каждым движением Полины, за каждой эмоцией, чтобы не пропустить ничего, чтобы впитать в себя как можно больше, и дома, когда он останется наедине с собой, в душе или же в постели он смог… Зараза.

Это ни черта не по-дружески…

Пока Роберт прикидывал, как сделать так, чтобы отпуск Полины продлился в их родном городе дольше, девушка открыла маленькую сумочку и вытащила пачку сигарет и зажигалку.

Чиркнула и затянулась, не переставая смотреть Роберту в глаза.

Полина редко курила.

В особые нервные моменты, когда равнодушие начинало сбоить. Но сейчас она курила намеренно.

Специально наглядно давала понять Гризманну, что той чистой Полины больше нет. Чтобы не проводил параллели и не сравнивал.

Перед ним другой человек…

— Изменилась? — выпустив сизый дым, Полина сощурила глаза.

Очень!

Роберт очертил круг лица Полины взглядом, с трудом сдерживаясь, чтобы не опустить его ниже, где несказанно манили оголенная шея и вырез белой футболки.

Очень изменилась.

Поля всегда для Гризманна была яркой и привлекающей внимание при всей своей простоте. Интеллигентная, скромная яркость…

Сейчас она ослепляла. Тоже яркостью, но другой: настроенной в фильтре для обработки фотографии. Сделанной, искусственной… Но по-прежнему привлекающей внимания. Он же не прошел мимо. Вновь, как пять лет назад, зацепился взглядом за нее, вычленил, выделил…

Всё внутри Роберта протестовало, вело борьбу друг с другом: не заметить изменений в Полине можно было только слепому.

Она другая… она вся другая.

И дело даже не в том, что ее волосы стали на несколько оттенков темнее, а длина их короче. Совершенно не в том, что черты лица заострились, акцентируя скулы и губы, не в том, что явная худоба позволяет разглядеть каждую выступающую косточку, а голос стал твердым и давящим… Это всё такие мелочи, по сравнению с тем, что взгляд — холодный и уставший, поведение, повадки и пристрастия стали чужими. Перепрошитыми… И это не нравилось Роберту. Но то, как бешено заходилось его сердце при этой, другой Полине, говорило, что сердцу плевать, оно выбирает её снова.

— Ни грамма, — соврал Гризманн и улыбнулся. Тепло и уютно. Чтобы дать понять, что зажатая в пальцах сигарета ничего не меняет в его отношении.

— Обманываешь, Гризманн. Но принимается, — возвратила в ответ полуулыбку. Подтянула к себе пепельницу и затушила сигарету.

И вновь напряжение… вновь неправильность и неловкость… Они рассматривали друг друга: Полина — не смущаясь и открыто, Роберт — воровато и скованно. Сердце Гризманна бунтовало. Выпрыгивало.

Взъерошив волосы, Роберт усмехнулся:

— Давай, что ли, сначала? — растянул губы в добродушной улыбке. — Как-то неправильно получилась наша встреча, — замолчал. — Привет?! — приветствие больше походило на неуверенный вопрос, словно Роберт спрашивал разрешения.

Полина улыбнулась. Опустила глаза и только сейчас обратила внимание, как до побеления сжимается ее кулак, упирающийся в бедро.

Сначала… Слово такое страшное… безграничное и объемное… Временем поросшее… судьбами и ошибками — не сотрешь, не выветришь…

Не смей, Полина.

Не смей.

«Но он же ни в чем не виноват», — протестует настоящее.

«Он — часть твоей зачёркнутой жизни», — козыряет прошлое и крыть эту карту видится сложным.

Не начинай… Не возвращайся к началу… ты там уже была и тебе было больно…

— Привет, — на выдохе прошелестела Полина и встрепенулась, оказавшись в плену рук и запаха Гризманна: устойчивого, основательного и резкого.

Когда он успел прижать ее к себе? Стиснул в объятиях и так же стремительно отпустил, возвращаясь на стул.