Роберт стремительно бросил взгляд на безымянный палец правой руки Полины, покоящейся на коленях.

Пусто.

Нет кольца, но это ничего не значит.

Ничего не значит, а сердце взволновалось.

Дернулось внутри. Кольнуло.

Четыре с лишним года прошло, а шторит по-прежнему.

Гризманн считал, что упокоился. Год бесился после побега Полины из Калининграда. Целый год как на иголках, и улицы пустые. Без нее они пустые, как и он сам, хотя Полина и не принадлежала ему никогда. К матери ее домой приезжал, адрес в Питере спрашивал, телефон, но та упорно молчала. Кремень женщина, строгая училка.

Не перебесился, значит. Вновь поднялось всё откуда-то, вспомнилось и надеждой заклокотало.

Восемьдесят три часа…

Больше трех дней Полина дышала с Робертом одним балтийским воздухом… Несоленым, холодным и северным… А он просто жил и не знал…

На миг Роберт задумался. Если бы он сразу после встречи с руководителем этого свинарника ушел, судьба покрутила бы пальцем у виска и назвала бы его неудачником. А если они встретились — это непременно знак. Теперь, увидев Полину, Роберт не сомневался в правильности своих действий. Мысль уйти из общего с Воронцовым бизнеса уже несколько месяцев не давала спокойно спать. Нет, он не собирался окончательно рубить канаты, но хотелось начать сначала. Выкупить дешевый захудалый кабак и сделать из него чертову конфету. Их общие с Алексеем Воронцовым клуб и кофейня налажены. Дивиденды никто у него не отнимал, а руки чесались. Чесались всё сделать самому, без гребанной обаятельности Воронцова. Без его налаженных связей и умения влезть в задницу без мыла своей харизматичностью. Он хотел сам. Самостоятельно. Не зря же Гризманн окончил вуз с красным дипломом. А тут вот… Полина вернулась…

— Ты… надолго? — откашлялся в кулак, маскируя волнение.

Как же Роберт боялся задавать этот вопрос. И узнать хотелось до скрежета зубов, и услышать ответ было страшно…

Полина опустила лицо, сжала и разжала кулак. Перевела взгляд на бармена, который поглядывал на нее с осуждением, и вновь посмотрела на Гризманна.

Роберт стушевался, подтянулся, следом сгорбился. Он не знал, как сидеть, куда наклонить голову и как вести себя с ней.

Полина смотрела на него слишком глубоко. Не поверхностно, как раньше. Не как та смущенная непресыщенная девчонка, пряча робкие улыбки и взгляды.

Она смотрела на него как стерва: с поволокой и холодом, самодостаточностью и превосходством. Теперь он чувствовал себя перед ней юнцом, девственником на дискотеке старшеклассников, где твои одноклассницы-одногодки уже везде оформленные девушки, а у тебя брюки из детского мира.

— Не знаю, Роб, — Полина потянулась за бокалом и опрокинула в себя остатки виски. — Я в отпуске и еще не планировала, как буду его проводить.

На самом деле Полина не собиралась вдаваться в подробности, что три дня назад она приехала на родину ради матери. И если бы не сегодняшняя операция на глаза, девушка еще тысячу лет решалась ступить на родную балтийскую землю. Сколько она проведет в Калининграде времени, Полина не знала. За четыре с лишним года она впервые ушла в отпуск, скопивший множество отгулов и выходных, непривычно растягивающих ее будничные дни.

Столько бесполезного свободного времени. Зачем оно нужно? Куда его девать, на что тратить?

На работе не было возможности жить: рутина забрала Полину в рабство, отняв эмоции, чувства и мысли. Так день пролетал незаметно, и сил не оставалось, чтобы думать и тосковать. А в отпуске сложно. Приходится жить, только бы вспомнить, как это делается…