Алексей заглушил двигатель и вышел из машины. Свежесть утра пробралась под футболку, принуждая поежиться.

— Где Гоша? — остановился рядом с девушкой, поглощенной экраном.

Блондинка дернулась, заторможенно оторвалась от телефона, вскидывая взгляд на Воронцова, а затем непонимающе уставилась вниз.

— Тут был… — неопределенно ответила и закрутила головой по сторонам. — Гоша?! — позвала.

Воронцов напрягся.

В смысле — тут был?

Тугим узлом скрутилось в груди.

— Идиотка, — ядовито выплюнул, когда через дорогу на детской площадке заметил одного единственного в такой ранний утренний час ребенка, карабкающегося по лестнице на горку, не подразумевающую трехлетний возраст.

Ребенок с усердием цеплялся за верхнюю лесенку ручонкой, подтягивался и переставлял ножки.

Алексей, чувствуя, как сердце срывается к пяткам, рванул вперед под истерический визг сзади:

— Гоша! Гоша нельзя! — завопила девушка, пугая мальчика.

Ребёнок дернулся и попытался обернуться, ступая ножкой мимо ступеньки. Вцепился хилыми ручонками в деревянную дощечку и повис, брыкаясь в воздухе ножками.

Детский резкий вскрик, а за ним и испуганный плач, как удар хлыста по загривку, подстегнули Воронцова устремиться на максималках и успеть поймать сына практически у прорезиненного настила.

«Сука! Тупая дура!» — протестовало все внутри. Прорывалось сквозь грудину.

Сидя на корточках, Алексей прижимал всхлипывающего ребенка и гладил по светлым кудряшкам, успокаивая. Мальчик плакал тихо и сдержанно. Всегда. Ни как обычные дети — неконтролируемо закатываясь истерикой во все горло, он плакал скупо и боязливо.

— Тихо, тшш, приятель, ну всё! — монотонно шипел на ушко Леша.

Пока мамаша перепрыгивала через швы асфальтной плитки, боясь угодить в них каблуками, Воронцов душил ее глазами.

— Почему он плачет? Он что, ударился? — склонилась над ними девушка, поправив миниатюрную сумочку на плече.

— Ты больная? — рявкнул Алексей. — Он испугался, идиотка. Твоего визга.

— Не смей меня оскорблять, Воронцов, — ткнула в парня пальцем укоризненно.

— Какого хрена ты оставила его без присмотра?

— Он был под присмотром, — заорала девушка. Она чувствовала вину. Внутри себя. Но никогда никому в этом не признается. — Я отвлеклась всего на одно сообщение, а он…

— То есть ты пытаешься переложить ответственность на трехлетнего ребёнка? — перебил Воронцов. — Ты, блть, в своем уме? — не стесняясь в выражениях, цедил сквозь зубы мужчина.

— Не ори на меня. И перестань материться при ребенке. Ты его пугаешь, — посмотрела на сына, который молчал и больше не плакал, уткнувшись носом в отцовское плечо.

Обняв Алексея за шею, мальчик крохотными ручками водил по спине мужчины, словно успокаивать требовалась не его самого, а отца.

Воронцов бросил в девушку предупреждающий взгляд и промолчал. Но не потому, что ему нечего было ответить и он схавал претензию. Сказать ему было что и много. Только не при ребенке, в этом она была права.

— Гоша, иди к маме, — вытянула руки девушка, приглашая ребёнка в них.

Мальчик теснее прижался к отцу. Напряг слабые ручонки, карябая шею.

— Иди домой, — Алексей поднялся вместе с сыном на руках. Посадил мальчонку на сгиб локтя, придерживая за плечико. — Я сам с ним съезжу, — двинулся к машине. — Приеду, поговорим, — бросил через плечо.

Ее шаги торопливо семенили за ними следом.

— Что значит сам? Ты обнаглел? Воронцов, стой! Ты не знаешь, что говорить врачу, — верещала блондинка, еле поспевая.

Алексей открыл заднюю дверь внедорожника и одной рукой подхватил детское кресло. Мальчик внимательно следил за движениями отца, нахмурив светлые, как топленое молоко, брови. Воткнув кресло между коленями, Леша открыл переднюю дверь и опустил детское сиденье на пассажирское место.