Я доставал «мужской» шоколад на День святого Валентина; я добыл одному чудиле по имени О’Мэлли три молочных коктейля, зеленые такие, их продают в «Макдоналдсе» на День святого Патрика; я даже устроил ночной просмотр «Глубокой глотки» и «Дьявола в мисс Джонс», для чего пришлось скинуться двадцати зэкам… в результате этой авантюры я отсидел неделю в карцере. Тот, кто может все достать, должен быть готов к неприятностям.

Я доставал справочники и порнуху, всякие штучки вроде жужжалки или порошка, вызывающего чесотку, не один и не два раза я доставал для тех, кто отбывает большие сроки, трусики жены или любимой девушки… я думаю, вам не надо объяснять, что с ними делают в тюрьме, когда ночь кажется длинной, как лезвие финки. Конечно, все, что я достаю, стоит денег, и порой немалых, но я делаю это не только из-за денег. Солить мне их, что ли? Все равно мне не купить «кадиллак» и не слетать на две недельки в феврале на Ямайку. Я это делаю по той же причине, по какой хороший мясник продает вам свежее мясо: надо дорожить своей репутацией. Есть две вещи, которыми я не занимаюсь, – оружие и сильные наркотики. Если кто-то хочет убить себя или другого, то я в этом не участвую. Дай бог мне отсидеть за то убийство.

В общем, можете считать меня торговцем средней руки. И когда в сорок девятом Энди Дюфрен подошел ко мне и спросил, могу ли я раздобыть для него фотоплакат киноактрисы Риты Хэйворт, я ему ответил: нет проблем. Проблем действительно не было.

Когда Энди попал в Шоушенк в сорок восьмом году, ему было тридцать. Маленький, худенький, светлые волосы, изящные, холеные руки. Очки в золотой оправе. Ногти всегда чистые, ухоженные. Забавно – вспоминая мужчину, говорить о том, какие у него ногти, но в этом для меня весь Энди. Ему только галстука не хватало. На воле он был вице-президентом крупного портлендского банка и отвечал за кредитные операции. Совсем неплохо для человека его возраста, особенно если принять во внимание консервативность наших банков, да притом еще в Новой Англии, где люди доверяют тебе свои денежки, только если ты лысый, хромой и не забываешь поддергивать брюки на коленях, чтобы не помялась стрелка. Энди сел за убийство жены и ее любовника.

В тюрьме – я, кажется, уже говорил – все сидят «ни за что». Эту песенку здесь повторяют так же вдохновенно, как наши святоши-телепроповедники – Апокалипсис. Все – жертвы судей, у которых сердце из камня (и яйца заодно), или безграмотных адвокатов, или полицейской провокации, или фатального невезения. Язык повторяет эту песенку, но по лицу-то все видно. В большинстве своем тюремная публика – народ тертый, и себе и другим враги, и если уж говорить о невезении, то оно в том, что у их мамаш не случилось выкидышей.

За все годы моего пребывания в этой клетке не наберется и десяти пташек, в чью невиновность я готов был поверить. Энди Дюфрен – один из них, но и ему, кстати, я поверил далеко не сразу. Будь я одним из присяжных, которые слушали его дело в течение бурных шести недель сорок седьмого – сорок восьмого в Верховном суде в Портленде, я бы тоже признал его виновным.

Дельце было то еще – из серии пикантных, со всем, что полагается. Юная красавица со связями (убита), местная спортивная знаменитость (убит) и молодой преуспевающий бизнесмен – полный комплект. Плюс всякая «клубничка», тут уж газеты расстарались. Для обвинения это было простое дело. Суд потому так затянулся, что окружной прокурор собирался баллотироваться в палату представителей и давал возможность «широким слоям населения» получше рассмотреть свою физиономию. Это было первоклассное шоу, и, чтобы попасть на него, зрители занимали очередь с четырех утра, несмотря на ударившие заморозки.