Какое-то время он колебался, а затем выскочил на остановке. И только оказавшись на улице, сообразил, что денег еще на один билет у него нет.
Парень так устал от езды в автобусе, так вымок и замерз, что уже не рад был тому, что пропустил алгебру. «Всего один час – нужно было отсидеть, и все». Его начала мучить совесть.
Он еще сердился на мать, поэтому не считал, что обманул ее, но отец был как будто ни при чем – а Андрей снова подвел его.
Как в полусне он преодолел известный маршрут и вошел в полутемный подъезд. Только поднявшись по лестнице и встав у деревянной двери, он осознал, что пришел к бабушке.
Андрей позвонил раз, другой. Никто не открыл.
С полчаса он посидел на ступеньках, слушая ругань соседей и звуки настраиваемой скрипки где-то на верхних этажах.
Бабушку он узнал по шагам. Она медленно шаркала по лестнице. О перила постукивала сумка с продуктами.
Со зрением у старушки было все в порядке – она сразу признала внука.
– Ты мой хороший! Дружочек! Что ж ты без зонта? Ждешь меня? А я, старая дура, впервые сегодня встала, решила – дойду до двери. Дошла! Думаю, дай-ка спущусь по лестнице. Спустилась! Ну а раз уже спустилась – айда до магазина! Пойдем-пойдем пить чай!
Она не задавала вопросов. Может быть, не хотела, а может, слишком рада была его видеть.
Трясущаяся рука попыталась открыть дверь. Не получилось.
– Ба, дай я помогу.
«Она опять ходит. Больше не лежит. Нужно рассказать папе. Моя бабушка – ангел, – думал он, чувствуя угрызения совести и собственную ничтожность. – Она приняла меня таким, как есть. Нет, лучше, чем я того заслуживаю».
Открывая дверь, он взглянул на ее пробор сверху. «Как ангельские крылья», – подумал он, рассматривая расчесанные седые волосы. Бабушка всю жизнь проработала в центральной библиотеке Города Дождей. Сколько книг теперь хранилось там, в ее голове?
Дверь скрипнула, и он вошел в темноту. В квартире было тепло.
«Тепло. Мне просто нужно было в тепло».
– Андрюша пришел ко мне! Вот радость!
Он обманул всех. Даже своего ангела.
Зрение у старушки было хорошим, но даже она не могла увидеть в сумраке, как густо юноша покраснел.
Фаина
Все костюмы казались ей совершенно не подходящими. Сердце чувствовало незнакомый прежде праздник: надеть черное или бежевое казалось кощунством.
Фаина Рудольфовна долго стояла у шкафа. Она с трудом дотянулась до дальней вешалки и потрогала пальцами летний сарафан. Внутри он был словно подорожник, согретый солнцем, а снаружи – шероховатый, как листья лопуха.
Летом. Главное случится только летом. Что с того, что ей хочется лета уже сейчас? Вторую неделю идет дождь. Над городом повисло пуховое закопченное одеяло. Под ним хочется только одного – спать.
Но у нее теперь большая радость: уже смирившись с тем, что остаток жизни они с мужем проведут вдвоем, гуляя с собакой, читая книги и попивая чай с зефиром по вечерам, она узнала, что на свет должен появиться новый человек.
«А я уж думала, что к старости сменю Маргариту Генриховну на ее месте мировой матушки».
Вместе с ощущением праздника пришла легкая томность и лень, которой Фаина не помнила с юных лет. Вся ее жизнь была выполнением домашних заданий, начиная со школьной скамьи и заканчивая последним местом работы. А теперь ее волновало только лето и долгие холодные месяцы, которые предстояло пережить.
Ее окликнул муж, и она отдернула руку от платья.
Большой, в теплом пальто, с тяжелым портфелем, он наклонился к ней, чтобы обнять, и она почувствовала его шершавую щеку на своей шее.
– Не побрился?
– Не успел что-то, – он небрежно махнул рукой, и над носом-картошкой блеснули игривые глаза.