– Нет, я на духовых не играю, – не уловив подвоха, лихорадочно мотнул головой Славик. – У меня грудь слабая...

Станислав заметил, как с плеча высокого и худого паренька с раскосыми, как у татарина, глазами вроде само по себе соскользнуло полотенце и упало под ноги очкарику. И тот его заметил. Сейчас он возьмет его в руки, чтобы вернуть владельцу. Станислав понял, что именно для этого татарчонок его и уронил. Но Славик не стал поднимать с пола свой приговор. Его затрясло еще больше, дробный стук зубов усилился, но он сделал то, что и должен был сделать. Наступил на полотенце и потоптал его своими негнущимися от страха ногами – сделал вид, что вытер их. И даже поблагодарил татарина.

– Спасибо!

– Ну ты в натуре! – раздосадованно сморщился он и пнул полотенце ногой. – Сейчас на грелке играть будешь! – Пригрозил он и показал на ржавую чугунную батарею парового отопления под самым окном.

– Вместо гармошки! – пояснил он.

– Сыграю, – кивнул Славик.

И снова проявил характер. Не побоялся выдвинуть условие:

– Если ты ее настроишь, я сыграю...

Снова смех, но на этот раз он был обращен к татарину. На Славика же смотрели как на клоуна, своими ужимками снискавшего не славу, но отпущение грехов.

– Правильно Вячеслав Семенович говорит, пусть Равшан настроит грелку, а он сыграет... – смахнув с глаз смешливую слезу, сказал смотрящий.

И его слово оказалось решающим. Славику показали на шконку, которую он должен был делить с двумя такими же доходягами-бедолагами, как и он сам. Но назвали его при этом Вячеславом Семеновичем, и это значило, так обязаны называть его все обитатели камеры. Путь в его имя-отчество вкладывался уменьшительно-насмешливый смысл, но факт оставался фактом – трусливый и чахлый Славик сумел завоевать хоть какое-то, но признание со стороны тюремного сообщества. Станислав был уверен, что его примут не хуже. Не самые злые волки правят здесь бал, а значит, с ними можно договариваться.

– Ты кто такой? – в упор глядя на него, спросил смотрящий.

«Началось».

Станислав ответил не сразу. Для начала с важным видом и чувством собственного достоинства обдумал вопрос.

– Станислав я. Фамилия Казимиров.

Он сказал это таким тоном, как будто ждал, что вся камера вздрогнет от его имени. Но ничего не произошло. Никто даже ухом не повел.

– Лет сколько? – внимательно всматриваясь в него, спросил амбал.

– Много.

– А конкретно?

– Сорок шесть.

– И что?

– Ничего, – немного смутился Станислав. – Сам же спросил...

– А ты что, думаешь, если сорок шесть, значит, самый крутой? – прибавил пару амбал.

Взгляд его принял угрожающий окрас. И тигры на его груди, казалось, вздыбились.

– Я не крутой, – стараясь сохранять самообладание, пожал плечами Казимиров.

– Совсем не крутой? Совсем всмятку?

– Нет, не всмятку... – еще больше смутился он.

– А чего тогда понты колотишь?

– Какие понты?

– Да такие... Воротила! – крикнул амбал.

– Что? – донеслось откуда с третьего яруса.

– Сколько тебе лет?

– Двадцать три.

– Видал? – обращаясь к Станиславу, жестко усмехнулся блатной здоровяк. – Ему двадцать три, а мы его полудурком здесь зовем. А двадцать три на два умножить, сколько будет, а?

Он ответил. Но мысленно. Самому себе. Двадцать три, помноженное на два, равно сорока шести – то есть его возраст. И если какой-то там Воротила полудурок, значит, Станислав – полный придурок. Иначе как оскорблением этот скрытый вывод не назовешь. Но что делать? Станислав остро осознавал свою беспомощность. С амбалом он еще может сладить – в молодости мастером спорта по борьбе был, сейчас усилено штангой занимается, чтобы в форме себя держать. Но спина-то у него не бронированная, а сзади во время атаки его запросто могут пырнуть ножом. Тот же приблатненный Равшан это сделает, чтобы отыграться за досадный промах со Славиком.