– Я спросил, кто прислал и зачем?

Усмехнулась пересохшими губами.

– Прислал? О чем ты… мы к тебе приехали. Я и дети… Они там в автобусе, ты понимаешь? Их же могут пристрелить, обидеть, ударить! Там Таяяяя. Она не ела несколько дней.

Он отошел к тумбе, и я захлебнулась криком, когда мой муж смахнул с нее пальцы… о боже… боже мой…, открыл ящик, достал два стакана. Налил себе воды, потом повернулся ко мне.

– Пить хочешь?

Пить? Он предлагает мне пить, после того, как я сказала ему, что наша дочь в автобусе с террористами?

– НЕТ! Я не хочу пить! Я хочу, чтоб ты сжалился над нашей дочкой и над…над твоим сыном!

– Сыном? У меня нет сына! Как, впрочем, нет и жалости.

– Это сын…сын сестры Фимы… ты с ней… у тебя… Его Яша зовут. Я усыновила и…

– Мне неинтересно, можешь не рассказывать о широте и доброте твоей души.

Снова подошел ко мне и ткнул мне в руку стакан.

– Так вот насчет жалости. У тебя ее не было, когда ты тащилась сюда и тащила их за собой. Хотя знаешь, – ухмыльнулся жуткой ухмылкой, которую я никогда не видела по отношению к себе, – хорошо, что ты здесь. Мне нужно пару услуг от моего так называемого братца, и ты мне обеспечишь его сговорчивость, как и дети.

Неужели мне это говорит он, вот с таким ледяным равнодушием… Боже, кто он? Дьявол? К кому я пришла просить?

– Дай мне еду и отпусти меня к детям. Отпусти нас всех…. Если ты больше не ты… отпусти нас!

Он расхохотался, и я невольно закрыла уши руками.

– Отпустить сестру Андрея Воронова? Ты сама приплыла ко мне в руки и поможешь сделать его посговорчивей. И будешь молчать о том, кто я такой… иначе я отрежу тебе язык.

Прозвучало с ненавистью и так зловеще, что я не усомнилась в его словах. Это не была угроза, и черные глаза сверлили во мне дыру.

– Не сестру Андрея Воронова… а жену Максима Воронова! Ты забыл, что я все еще не дала тебе развод. Твои дети носят твою фамилию. Мы все Вороновы, такие же, как и ты. Твоя кровь и плоть! Максиииим! Сжалься. Я пришла к тебе умолять. Пусть ты вычеркнул меня, пусть совсем обезумел от смерти и крови, но вспомни о дочке. Нашей дочке. Твоей!

Он вдруг резко развернулся ко мне.

– Я не Воронов. У меня не было фамилии никогда, и никто из вас не знает, кто я на самом деле. Поэтому насрать на развод. И на тебя. Ты мне никто. И всегда была никем!

И ни слова о детях. Бьет наотмашь каждой фразой… пусть бы бил словами и о них… но он избегает даже упоминать. Как будто именно это он не слышит или не хочет слышать.

Максим залпом осушил стакан с водой и швырнул его о стену. Осколки стекла символично засверкали на полу. Вот так он разбил и нашу любовь… нет не сейчас… а когда отказался от нас и добровольно решил избавиться от всех воспоминаний. Я бросилась к нему и вцепилась в рукав куртки.

– Посмотри на меня, Максиииим. Что ты делаешь? Где ты? Я не вижу тебя… Кто это… кто передо мной сейчас? Где ты дел Максима, которого я так безумно любила?

– Любила? – усмехнулся с оскалом, не весело, а страшно, зло. – Пох*й! Поняла? Мне плевать. На тебя, на сраную любовь, на всякую ху***ту, которую ты там себе придумала и пытаешься меня ею «лечить». Я никогда и никого не любил и любить не умею. И ты конченая дура, если думала, что когда-то было иначе.

Выдернул руку и грубо оттолкнул меня от себя… Я бы зарыдала сейчас, взвыла бы, но не смогла произнести ничего, кроме ужасающе хриплого:

– Тебя убьют здесь…. ты это понимаешь? Ты…ты ведь умрешь здесь, Максим. Или ваши, или наши…убьют.

Прошептала я, чувствуя, как по щекам катятся слезы. Боже, неужели я все еще его жалею?  Неужели я в самом деле так дико боюсь, что он погибнет…