– Эммочка-то полюбила меня, – усмехнулась она, немного опустив голову. – Конечно, я теперь ни на что не претендую, чего уж меня не любить. И женщиной оказалась приличной, и собеседником умным, с тех пор как на сына её не зарюсь.

А прежние обиды не забылись! Всё так же свербит ревность!

– Не преувеличивай, – успокоила она Оксану. – Она тебя любила и когда вы были женаты. У Эммы Эдуардовны непростой характер.

– У всех у нас непростой характер, – парировала Оксана. – Ты многого не знаешь. Олег и развёлся потому, что мама додавила.

Виталий поднялся из-за стола и, положив руку Оксане на плечо, наклонился к её уху:

– Пойду покурю.

– Ладно. – Оксана помолчала, рассматривая этикетку ближайшей бутылки. – И детей у нас не было из-за неё. Всё говорила Олегу: вам ещё рано. Теперь вот сокрушается, что внуков нет. А у нас с Виталиком, между прочим, уже двое. Мальчики. Хочешь фотографии покажу?

Инга кивнула. Оксана долго листала телефон: два белокурых глазастых мальчика дома, у моря, в горнолыжных костюмах на фоне ослепительных вершин и неба.

– Замечательная у вас семья. Виталик твой молодец, – тихо сказала Инга, делая вид, что рассматривает фотографию, где один мальчик, кажется, старший, с преувеличенной кровожадностью махал пластмассовым мечом джедая.

– Он любит меня, – ответила Оксана.

Девушка с длинными отутюженными волосами, та самая с яркими подошвами, начала говорить. Её покачивало от выпитого.

– Я впервые тут. В смысле на похоронах, – неуверенно махнула она рукой. – И это очень странное мероприятие. Я мало знала Олега Аркадьевича, но хочу сказать, что то, что он умер, – очень жаль.

– Он приснился мне, Олег, – прошептала Оксана. Она нажала на кнопку телефона сбоку, и экран погас. Исчезла счастливая семейная жизнь, построенная со второй попытки. – В ту самую ночь, когда он погиб. Я только потом поняла. А ведь он никогда мне не снился.

– Мы вот были на кладбище, и был дождь, – продолжала девица. Она не знала, поднять бокал повыше или совсем поставить на стол. – Как будто природа плачет по нему. Правда? Что я хочу сказать: так не должно быть. Ну, чтобы люди умирали… так.

– Снилось, что звонок в дверь, и это он. – Оксана начала шептать быстрее, будто боялась, что у неё закончатся силы. – Будто он стоит на пороге и говорит: «Дай мне воздуха. Помоги! Я не могу дышать». Я остолбенела. Ну знаешь, как это бывает во сне, когда хочешь бежать, а двигаешься медленно-медленно, как морская птица в нефтяном пятне. «Дыши», – хочу ему крикнуть, но и говорить тоже не могу. И тут он: «Всё». Ясно так, чётко и понятно сказал. И дверь закрыл.

– И фотографировал он так… необычно, – продолжала девушка. Люди покорно ждали завершения её речи, чтобы выпить. – Талантливый был. Можно сказать, звезда.

Баб-Люся закатила глаза.

– Инга, – Оксана сделала паузу, чтобы справиться со слезами, – я никак доказать не могу, но после этого сна знаю. Просто знаю, и всё. Не мог он сам. Его кто-то убил!

– Ты веришь в жизнь после смерти?

– Не просто верю, я её постоянно наблюдаю, – сказала Холодивкер. – Жизнь становится ещё разнообразней. Тело превращается в целую экосистему различных бактерий, ведь иммунный барьер перестает действовать. Это настоящий широкомасштабный аутопоэзис, если говорить терминами биофилософии Матурано. Сперва аэробные…

Тут она сделала паузу на вдох, и Инге удалось вставить слово:

– Я о другом.

– Тогда о чём же? – притворно удивилась Холодивкер, хотя с самого начала знала, о чём спрашивает Инга. Ей не хотелось разочаровывать подругу, лишать её утешения в предстоящей вечной разлуке. В жизнь после смерти Женя не верила.