Для высадки Эрт выбрал развалины рыбацкой деревушки, показавшиеся, когда с утра мы обогнули небольшой мыс, поросший высокими соснами. Мне это показалось не лучшей идеей: кто знает, что могло угнездиться в почерневших полуразвалившихся хижинах. Но Эрт заметил, что где-то в окрестностях деревни наверняка должен быть ручей или ключ, из которого ее жители брали воду, и эта мысль показалась всем разумной. Нужно было только доставить к этому ключу пузатую черную бочку, наполнить ее и двигаться дальше.

Шлюпка ткнулась носом в мягкую глину на берегу, и я первым выскочил из нее на влажную траву, оглядевшись по сторонам. Меня окружали почерневшие хижины и сараи, крыши их давно обвалились, а земляные полы поросли чахлой сероватой травой. В провалах окон, которые и в лучшие свои времена не знали стекол, гулял ветер.

– Ну, что, ваше инородие, ничего особенного не чувствуете? – спросил меня Эрт, привстав на банке и с трудом удерживая равновесие.

Я покачал головой. Восприятие мое было прокачано, но не до такой степени, как у Олега или некоторых других егерей высокого уровня. Те могли буквально почувствовать присутствие нежити за несколько сот метров – раньше, чем мертвяки чуяли их. Мне же оставалось пока только вслушиваться в шорох листвы и внимательно смотреть по сторонам.

Ничего подозрительного здесь не было. Даже почти не было запаха пепла, хотя некоторые из черных остовов явно выгорели когда-то. Но было это уже очень давно: пепел того пожарища давно ушел во влажную землю и пророс травой.

Мы медленно двинулись от пристани вглубь деревушки: я впереди, справа и позади меня Эрт с пистолетом, возбужденно вертевший головой по сторонам, слева – Морионе, сосредоточенно водивший перед собой острием палаша. Позади следовали трое его солдат с мушкетами и запаленными фитилями. Матросы, что привезли нас, остались сторожить шлюпку и сидели на ее борту, взволнованно перешептываясь. С ними же осталась и бочка для воды. Один из матросов, высокий краснорожий детина, нервно барабанил по выпуклому боку бочки широкой ладонью и расписывал своему собеседнику достоинства Тарсинских борделей.

И хоть говорил он совсем негромко, голос его далеко разносился в особой, знакомой каждому, кто хоть раз был в Чернолесье, тяжелой, давящей тишине. Здесь, в глубине леса, не было слышно пения птиц, почти не жужжали насекомые, и даже ветер в листве, казалось, шуршал как-то настороженно.

Остатки рыбацких лачуг, выстроившиеся вдоль единственной загнутой улицы, смотрели на нас черными провалами узких окон. В одной из них я заметил белевший скелет в истлевшей одежде рядом с остатками сетей. В другом, как мне показалось, промелькнула небольшая черная тень.

Я дернулся, выставив вперед крикет и присмотревшись. Крыса? Нет, кажется, что-то более крупное. Или мне, все-таки, показалось?

– Что такое? – спросил свистящим шепотом Эрт. Он был бледен, и пистолет в его руке заметно подрагивал. – Вы что–то чувствуете? Что?

Я не ответил, прислушиваясь к своим ощущениям. На секунду мне почудилось там, за грудой черных досок и мусора, бывшей некогда лодочным сараем, какое-то невнятное бормотание, похожее на лепет маленького ребенка. Я помотал головой, чтобы отогнать наваждение. Никого тут нет, хватит нагонять жути на себя и на других.

Миновав последние постройки, мы вышли к окраине деревушки, где нас встретили полуобвалившиеся, черные остатки частокола и скелет дозорной вышки. Похоже, селение забросили не сразу, как только появилось Чернолесье. Какое-то время здешние жители не хотели смириться с неизбежным: жгли еженощно костры, обновляли пробитый тварями частокол, несли дозор. Но время взяло свое.