– Вот дворник и готовит, – сказал Бахметьев бесстрастно. – Что тут удивительного? Мало ли в России поваров? А то и сам Аболин любит покухарничать. Быть может, у него такое пристрастие, или, как англичане выражаются, хоббей. Это ничего еще не доказывает…

– Согласен, – сказал Рокотов с видом человека, имеющего кое-что в резерве. – Можно объяснить и так. А вот как вы объясните отсутствие кроватей, которые там просто обязаны быть?

– То есть? – поднял бровь Бахметьев.

Рокотов не без торжества в голосе продолжал:

– Простите за вульгарное направление разговора, но без таких подробностей не обойтись… К моменту производства у Аболина обыска Липунов и мадмуазель Нина Юрьевна трижды у него гостевали. Я поднимал донесения агентов. Однажды они оставались в доме Аболина три ночи, дважды – по две. Должны же они были где-то спать? Я имею в виду, на чем-то? Не сидя же на стульях? Не на половиках же под столом? В доме Аболина одна-единственная кровать, самого хозяина, и она узка, на одного человека. Других попросту нет, – он ухмыльнулся. – Мы все тут, конечно, взрослые люди, господа, прекрасно понимаем, что при определенных обстоятельствах молодой человек и дама, состоящие в… отношениях, прекрасно уместятся и на узкой кровати. Допустим, хозяин им всякий раз по долгу гостеприимства уступал свое скромное ложе, а сам, подобно своему дворнику, уходил на сундук в прихожей… Но зачем это им? Им что, простите, негде? И у Липунова, и у Нины Юрьевны собственные дома в Москве, где они полновластные хозяева. Все эти годы, что они состоят в связи – я специально уточнял в Охранном – то кавалер преспокойно оставался ночевать у дамы, то дама у кавалера, прислуга в обоих домах привыкла настолько, что давно сплетничать перестала. Они с младенчества в роскоши. Они привыкли, чтобы было уютно. Какого же лешего они остаются у Аболина, где нет того уюта, к которому они привыкли? Пользуясь новомодным словечком, это совершенно не в их стиле. Вот это как объяснить?

Савельев видел, что Бахметьев в нешуточной растерянности.

– Действительно, ерунда какая-то получается… – протянул он. – Почему вы раньше об этом не говорили?

– Потому что мне это пришло в голову только сегодня утром. Готовясь к визиту господина Савельева, перебирал в памяти все обстоятельства дела, стало назойливо всплывать некое несоответствие…

– Ну, в конце концов и это может иметь какое-то объяснение…

– Какое? – ни секунды не медля, воскликнул Рокотов, глядя на своего начальника, пожалуй что, чуточку дерзко. – Они предоставляют единственную кровать Нине Юрьевне, а сами садятся ночь напролет делать бомбы? Или обсуждать некие коварные планы? Это не похоже на Липунова, категорически не похоже. Перечитайте его жизнеописание, сделанное еще Третьим отделением и продолженное Охранным. Нигилист-то он нигилист, но в первую очередь – барин. Это у него в крови, в подсознании. Всегда и везде стремился создать себе максимальный комфорт. Да и госпожа Издольская, как явствует из бумаг, никогда в жизни не отказывалась от привычного уюта… Что-то странное здесь.

Бахметьев вкрадчиво спросил:

– Ну, а вы-то как все это объясняете?

– Не знаю, – сказал Рокотов. – Но все это очень странно.

– Согласен, – уже совершенно хладнокровно кивнул Бахметьев. – Странностей в этом деле хоть отбавляй. Само оно – одна сплошная странность. Но все странности, вместе взятые, еще не доказывают со всей убедительностью, что господин Аболин приперся к нам из восемнадцатого столетия… Не правда ли? Ну вот, вы молчите… – он сделал паузу. – А теперь, быть может, вы проводите господина Савельева на наблюдательный пункт? Это ведь была ваша идея…