Было ещё одно обстоятельство, которое несколько успокоило Анну Ивановну. Она выкроила часок, забежала к приятельнице в соседнем подъезде. Александра Фёдоровна Головина-Пшежецкая-Горенштейн, выпускница Смольного института и дважды вдова Советского Союза, уплотнённая в дальнюю комнату своей квартиры, поддерживала своё существование предсказаниями будущего посредством хитроумного разбрасывания игральных карт. Конечно, с Анны Ивановны она никаких денег не взяла бы, но перед баночкой вишнёвого варенья не устояла. (И сколько же этого варенья наварила во времена оно Анна Ивановна, что ей хватило его на все критические моменты её жизни!) Вникнув в суть проблемы, Александра Фёдоровна раскинула карты один раз, другой и третий, каждый раз сосредоточенно разглядывая возникающие комбинации, и, наконец, выдала прогноз. Не обошлось, конечно, без казённого дома и дальней дороги, без «злодейки» и тайной печали, но содержательная часть сводилась к тому, что у Гарри будет много детей и вся его жизнь будет связана с водой. Анна Ивановна здраво рассудила, что это предсказание совершенно не стыкуется с завтрашним убытием сына в лётное училище, а, следовательно, и завершающаяся война и порыв Гарри в небо останутся мелким преходящим эпизодом в его жизни, и совершенно успокоенная отправилась домой.

Гарри появился далеко за полночь, навеселе, но в блаженно-умиротворённом настроении, подмигнул матери и извлёк из-за пазухи маленького серого котёнка: «Держи, мать, будешь меня вспоминать», – просмотрел содержимое собранного сидора, удовлетворённо хмыкнул и удалился спать.

– Он всё-таки хороший мальчик, – грустно сказала Анна Ивановна.

– А я разве говорил когда-нибудь, что плохой? – с некоторой даже обидой спросил Николай Григорьевич.

– Нет, не говорил, – согласилась Анна Ивановна, и так она была расстроена, что даже не подпустила обычную женскую шпильку: – но и не говорил, что хороший!

Не прошло и года, как Гарри ненадолго вернулся в Куйбышев – перевели в Куйбышевское военно-воздушное морское училище (Анна Ивановна даже встревожилась – не есть ли это предсказанная пожизненная вода), а потом направился на Западную Украину, в город Новоград-Волынский. Государство само не знало, что делать с такой прорвой будущих лётчиков, и тут нашло элегантное решение проблемы. Авиационное училище на Волыни существовало только на бумаге, его ещё предстояло создать в стенах католического монастыря, заброшенного с момента Великого освободительного похода 1939 года, – не зеков же, право, посылать в этот враждебный бандеровский район! Так будущие защитники отечества временно превратились в строителей, столяров и плотников, штукатурили, где надо, стены, а больше закрашивали чуждые картины, сносили алтарь в соборе, чтобы возвести на его месте сцену для президиума собраний или выступлений художественной самодеятельности, ремонтировали столы и лавки в бывшей трапезной, вполне естественно трансформировавшейся в столовую, выворачивали могильные плиты, выкорчёвывали деревья и срывали клумбы в монастырском дворе, засыпали всё мелким гравием и укатывали под плац для строевой подготовки.

Так всё и шло своим чередом, прошёл бы ещё год, и Гарри покинул бы училище с погонами младшего лейтенанта, чтобы служить Родине там, куда она его пошлёт, но тут на его беду, или на счастье, не нам судить, в училище прибыл новый начальник особого отдела капитан Наройка. Грызла его обойдённость чинами и наградами – получал только положенное по выслуге лет, многие товарищи проскочили уже внеочередные ступени, крутясь около фронта да на освобождённых территориях – там основные «дела», там и награды. Капитан Наройка и сам был бы рад туда, поближе к наградам, да не пускала болезнь желудка – при первых же выстрелах или взрывах начинало неудержимо слабить. Тем сильнее он стремился выслужиться сейчас, после войны, добрать недоданное.