Отец тогда с трудом расцепил железные челюсти и орал на него, как ненормальный, а дядя Венсан и дед бегали вдоль границы поместий с ружьями, собираясь пристрелить старого пирата, но Анри спустил на них собак. Эдгару тогда ещё и плетей досталось за то, что полез куда не надо. А его мать, помнится, плакала в доме наверху и, как ему показалось, вовсе не из-за него…

Старый пират Анри называл поместье Дюранов помойной ямой и вместилищем чёрной лихорадки — их плантация была ближе к болотам, и уж точно, как вложение денег, она его совсем не интересовала. Тогда с чего бы ему её покупать, да ещё и через подставное лицо? Это было странно, и Эдгар, повертев бумагу, сложил её обратно в папку.

— Это всё? — спросил он, устало потерев лоб.

— Нет, но, пожалуй, на сегодня хватит, вижу, я вас утомил, — улыбнулся мсье Бланшар.

— Пожалуй, я точно утомился, — чуть усмехнулся Эдгар. — Я заеду к вам ещё, на неделе, мне надо всё это обдумать.

Он окинул бумаги усталым взглядом, понимая, что «Жемчужину», кажется, проще сжечь, чем вытащить из долговой ямы.

— Конечно, мсье Дюран, приезжайте, когда будет удобно. Я захвачу бутылку отличного бурбона ради такого случая! — радостно произнёс мсье Бланшар, распахивая перед ним голубую филёнчатую дверь. — Был рад видеть вас! Передавайте моё почтение мадам Дюран.

Эдгар вышел и, постояв немного на крыльце в тени старой равеналы, растопырившей листья над двором, словно веер, подумал, что, пожалуй, он сделал правильный выбор: Флёр Лаваль — единственный шанс на спасение этой проклятой плантации, и ему стоить выкинуть из головы мысли о красивой креолке с рынка.

И хотя это было очень непросто сделать, Эдгар усилием воли заставил себя перестать возвращаться мысленно к её образу. Так ведь недолго и спятить. Если он уже посреди бела дня видит в ней Ту-что-приходит-по-ночам и думает о том, как бы узнать её имя.

Солнце склонилось к кромке деревьев, и он махнул вознице ехать к собору. У него осталось ещё одно дело. То самое, с чёрным петухом. Конечно, разгуливать по кладбищу в тени собора Святого Луи с петухом в клетке, ромом, сигарами и кукурузной мукой само по себе выглядело глупо, но ещё глупее он себя чувствовал. Эдгар был совершенно уверен в том, что всё это просто комедия, но тем не менее решил пойти до конца, а в конце выяснить, откуда шарлатанка с рю Верте знает о том, что он потерял семью.

Мария появилась бесшумно, выскользнула из-за склепа, как тень, и Эдгар даже вздрогнул, когда она положила руку ему на плечо.

— Принёс? — спросила коротко.

Он протянул ей плетёную клетку и небольшую корзину. Она тут же достала бутылку, одним движением откупорила её и отхлебнула.

— Хороший ром! — усмехнулась она, и серьги в её ушах затанцевали. — Духи будут довольны. Идём.

Они шли долго по сумрачным переулкам города мёртвых, пока Мария не остановилась.

— Что теперь? Что нужно делать?

— Стань вон там, — она махнула клеткой в сторону большого склепа, украшенного скорбящими ангелами, — и просто смотри. Ты увидишь ответы на свои вопросы. Или будущее. И что надо делать. Ну или то, что духи захотят тебе показать. И ты увидишь знаки. Запомни их. Поймёшь сам, что делать дальше.

Эдгар прислонился плечом к каменной кладке, и его поглотила густая тень надвигающейся ночи. Он смотрел, как разгорается в плошках огонь, как стелется густой дым, как пожилой ньор в парусиновых штанах начинает медленно выстукивать на барабане странный завораживающий ритм, тот самый ритм, с которого начиналось появление его прошлого кошмара…

Эдгар понимал, что это не просто дым, что в плошку Мария добавила дурманящих трав, от которых начинаются видения, и что это всё — часть спектакля, который разыгрывается для доверчивых белых. Понимал, но всё равно смотрел…