– Так, еще зубная щетка, – пробубнил куда-то себе под ноги Родион, но потом вдруг встрепенулся, будто только что осознал сказанное, и впился в лицо Галины бессмысленным взглядом человека, которому больше нечего терять:

– Ей двадцать три года, и она не из клуба. Она студентка. Из приличной семьи. У нее молодое прекрасное тело, она прямо сейчас ждет меня и хочет, любого. И даже без зубной щетки, – добавил он скорее для себя. – Прости, Галь, мне лучше сейчас уйти. – Голос его дрогнул. – Все это очень сложно, но… давай попробуем ради Катьки остаться друзьями или хотя бы просто цивилизованными людьми.

Она попыталась улыбнуться.

Он неопределенно махнул рукой и быстро вышел из комнаты. Входная дверь за ним аккуратно прикрылась.

Галина почувствовала, как стало тяжко и легко одновременно, будто зуб гнилой вырвали, но привычная боль, с которой успела смириться и срастись, все еще мучает до слез, не дает возможности поверить, что все закончилось.

Она боялась лишь одного: что когда-то, совсем скоро, к ней заглянет предательское сожаление, горечью разольется на высушенном бессонной ночью языке, комом застрянет в горле и ляжет рядом в холодную, наполовину пустую постель.

Шутка ли сказать – шестнадцать лет…

Да надо их просто забыть!

Отсечь и забыть все, что мешает стать по-настоящему счастливой.

Покончив с уголовной темой и Разуваевым, изнуренная бессонницей Галина перешла к статьям о том, как обрести себя после разрыва с мужчиной, изобильно представленными, на ее счастье, в интернете.

В ту длинную ночь ей удалось поспать всего пару часов.

Валерий Павлович вернулся ровно через два часа.

К тому времени Самоварова уже давно закрыла ссылки, в которые бессовестно залезла, и вновь занялась хроникой покойного Мигеля Мендеса.

Информация, которую она по второму кругу просматривала, теперь повисала будто за стеклянной стеной: одни голые факты и полная тишина со стороны ее хваленой интуиции.

– Пообедаете со мной? – раздался из коридора веселый голос.

Варвара Сергеевна – скорее для вида – сделала еще одну пометку в своем блокнотике, вышла из сети и с удивлением отметила, что в этот момент чужая жизнь ей представляется куда менее интересной, чем своя.

– Думаете, хорошая мысль? – крикнула она в коридор.

– Да не думаю я, а побежал готовить!

Прежде чем появиться на кухне, Варвара Сергеевна воспользовалась ванной комнатой. Открыла сумочку, припудрилась и аккуратно растерла по губам ярко-красную помаду. Все это время она смотрела на себя в зеркало и ощущала, что наблюдает хорошо знакомого, но какого-то иного человека.

Вон оно как, нежданно-негаданно, крутануло! Сожалеть ей было давно уже не о чем. Прежняя башня была разрушена на корню. Но почему-то именно сейчас, здесь, в этой чистенькой квартире едва знакомого человека, она впервые так внезапно и остро почувствовала зыбкий переход от давно погребенной себя к себе другой, еще незнакомой.

Что-то же должно появиться на месте обломков.

Да пусть хоть и надгробная плита…

– Варя, присаживайтесь, не стойте в дверях.

Валерий Павлович ловко рубил большим кухонным ножом розовые стейки, распластанные на разделочной доске.

У подследственного Плешко мог быть друг, брат, еще какой-нибудь родственник.

Но чтобы вот так, спустя два с лишним года, совершенно случайно…

Зачем?!

И если сейчас этот Валерий Павлович садистки тянет время, чтобы поймать в ее глазах доверчивую растерянность, а потом унизить хлестким словом или даже ударить – она поймет и, возможно, тогда наконец по-настоящему освободится.

– Варя, да что это с вами?