Адвокат повернулся. Перед ним сидел упитанный, круглый, точно пузырь, господин с редкими и какими-то общипанными усиками, чем-то напоминающими кошачьи. Он был одет в костюмную, слегка помятую тройку. Из жилетного кармашка свешивалась медная цепочка дешевых часов. Заношенная сорочка имела заломы на воротнике – верный признак частой и долгой носки. Покрытые пылью черные туфли казались серого цвета. «Вероятно, холостяк», – подумал Клим Пантелеевич и тут же сказал:

– Вы абсолютно правы. Но тогда мне следовало бы произнести не только упомянутое вами предложение, но и два последующих про этот павильон и их случайные встречи в городском саду. К тому же прошу обратить внимание, что в данном случае мы имеем далеко не полное сходство: у Чехова – блондинка, а перед нами – брюнетка, у него – шпиц, а здесь – пудель.

– Невероятно! Я искреннее поражен вашими литературными познаниями! – восторженно воскликнул толстяк и затряс щеками. – Позвольте быть с вами знакомым. Меня зовут Ярополк Святославович Сорокопятов. Я литературный критик; пишу книгу о ялтинском периоде жизни Антона Павловича. Нахожусь здесь, можно сказать, в командировке и так же, как и чеховский Гуров, – уже две недели.

– Клим Пантелеевич Ардашев, адвокат, – склонил голову в приветственном поклоне присяжный поверенный. – А это мой давний спутник – доктор Нижегородцев, Николай Петрович.

– Рад, чрезмерно, можно сказать, рад… – Сорокопятов вертел в руках пустой бокал и, сглатывая слюну, жадно глядел на початую бутылку Лафита № 17. Заметив это, Ардашев, осведомился:

– Вы позволите угостить вас?

– О да! С превеликим удовольствием! В компании с такими образованными людьми, можно сказать, сам Бог велел…

– Ну, тогда за знакомство!

– Вы так любезны…

Осушив содержимое бокала, литератор заметно повеселел:

– А вы, Клим Пантелеевич, давненько ли в Ялте?

– Сегодня первый день.

– А где остановились?

– Ну, мы поступили так же, как обычно делал Чехов, когда приезжал сюда на отдых: оставили вещи в гостинице, а сами решили осмотреться. Думаю, выбрать какую-нибудь подходящую дачу.

– И долго вы собираетесь ею пользоваться?

– Не знаю, право, – пожал плечами Ардашев, – ну уж по крайней мере лет десять.

– Десять лет? – Сорокопятов удивленно вскинул брови.

– Видите ли, – решил объясниться Нижегородцев, – мы собираемся купить в Ялте либо в ее окрестностях два дома. Прошедшая зима в Ставрополе была такой длинной и суровой, что Клим Пантелеевич уговорил меня отправиться на юг и обзавестись недвижимостью.

– Замечательное решение! Что может быть лучше, чем свой уголок на южном берегу. Такое разве что во сне пригрезится. – Он мечтательно прикрыл глаза и умиротворенно изрек: – Сидеть и писать под цветущей магнолией, любуясь на уплывающее в море солнце. Ах! Правда, мне такое счастье, видимо, уже не улыбнется…

– А вы не расстраивайтесь, – в глазах присяжного поверенного сверкнули озорные огоньки, – приезжайте к нам, когда захотите! Надоест у меня гостить – поживете у Николая Петровича, а потом снова ко мне.

– Вы меня просто удивляете своим поистине чеховским гостеприимством! – восторженно воскликнул новый знакомый. – Помню, как он потчевал меня: «Вы, – говорит, – голубчик, еще рюмку водки налейте и ветчинкой закусите. Непременно ветчинкой! И ни в коем случае соленым огурцом. Огурец он что? Соленая вода и только! А ветчинку-то в московских трактирах к водке всегда подавали. Ее в те времена «казенной закуской» нарекали. А вот следующую – тут уж никуда не денешься! – груздочком солененьким!..»

Ардашев не моргая уставился на собеседника и недоверчиво спросил: