Это царапает. Сильно.

Я чувствую адскую беспомощность — такую же, какую испытывала перед Камалем пять лет назад, будучи его пленницей!

— Либо ты выходишь сама, либо я вытаскиваю тебя силой, — голос Шаха низкий, сочится агрессией.

Силой…

Он всегда действовал силой — ломая и подчиняя.

От Камаля веет агрессией, и все это вкупе разгоняет мою панику до максимума!

Камаль резко наклоняется, и прежде чем я успеваю отстраниться, его рука отстегивает меня от ремня безопасности.

— Не трогай меня! — вскрикиваю, но слишком поздно.

Металлический щелчок — и я отстегнута.

Я пытаюсь оттолкнуть его, но он хватает меня за плечи и буквально выволакивает из машины.

Проходит всего секунда, и он приводит угрозу в действие, взваливая меня на свое плечо.

— Пусти! — я взвизгиваю.

Камаль резко опускает меня на землю, но не для того, чтобы отпустить. Его рука — горячая, тяжелая — накрывает мне рот, а тело мягко вжимает в металл автомобиля.

— Тихо, Ева, — шепчет он, так близко, что его дыхание касается моей щеки. — Ты никуда не поедешь, пока мы не поговорим. Позже верну тебя домой. Если, конечно, будешь послушной.

Он дает знак водителю и агрессивно хлопает по крыше, проговаривая:

— Вы свободны.

7. Глава 4

Такси срывается с места, оставляя меня с Камалем один на один.

Вокруг остается только тишина.

И его тяжелое дыхание, нависающее надо мной.

На секунду мне кажется, что я задыхаюсь — не от его руки на моих губах, а от того, сколько всего между нами. Невысказанного. Недосказанного. И от того, сколько во мне бурлит — ненависти, гнева и еще не утихшей обиды.

— Успокоилась?

Камаль медленно убирает ладонь от моего лица, но не полностью. Подушечки его пальцев слегка поглаживают мою щеку, словно вспоминая, какая моя кожа на ощупь.

Но я, не колеблясь ни секунды, со всей злостью отвешиваю ему пощечину.

Она звучит резко и отчетливо — как плеть по натянутой, чуть шероховатой коже.

Голова Камаля резко дергается вбок, на виске отчетливо пульсирует венка, а губы сжимаются в тонкую линию, свидетельствующую о ярости.

— Со мной так нельзя, — выдыхаю, глядя на него снизу вверх. — Больше — нельзя. Я уже не та двадцатилетняя девчонка, за которую некому вступиться. На моей шее больше нет ошейника. Я больше не твоя пленница, поэтому не смей применять ко мне силу…

Повернувшись ко мне, Камаль потирает щеку, а в его глазах беснуются самые настоящие черти, но самое интересное, что в моих глазах они тоже есть! Я уверена!

Я замахиваюсь снова с очевидным желанием — сделать ему больно и получить какое-никакое удовлетворение!

Но вместо этого получаю ответную вспышку боли, когда Камаль перехватывает мое запястье и до боли сжимает его в своих пальцах.

— Угомонись… — предупреждает он. — Пожалуйста.

— А ты — оставь меня в покое!

— Я бы оставил. Я пытался.

— Плохо пытался… — язвлю в ответ.

Я вкладываю в эти слова холод, хотя сама горю от ненависти и страха, поэтому когда Камаль делает шаг ко мне, я, выдернув руку, отступаю. До тех пор, пока спиной не упираюсь в его черный Кадиллак.

— Не подходи…

— Я тебя напугал? — уточняет он.

— Да!

— Извини, Ева. Этого больше не повторится, если ты будешь идти на контакт, а не сбегать.

— Я не хочу… идти ни на какой контакт!

— И все же нам придется поговорить, — повторяет Камаль спокойно. — Садись в машину.

— Это просьба или приказ? — я выгибаю бровь.

— Это… просьба.

Я бью его по груди в знак несогласия. Несогласия говорить после стольких лет!

— Я не хочу… говорить с тобой, — повторяю вновь и вновь. — У нас давно нет ничего общего!

— Кроме сына. У которого мое имя, — шелестит он. — И я хочу дать ему свою фамилию.