— Я понимаю. Поэтому предлагаю начать со знакомства.

— Как ты вообще себе это представляешь? Отцовство, фамилия… — в горле пересыхает от волнения. — Мой муж — международный советник…

— Я знаю, кто твой муж, Ева. Можешь не напоминать мне, — голос Камаля резкий как нож.

— Если ты все знаешь, тогда ты должен понимать, что мы на виду у прессы. У нас официальная семья. И тут вдруг — ты. Мы не можем просто взять и объявить, что у моего сына отец — Черный президент. Это дело репутации…

Камаль молчит, как будто проглатывает мои слова. Он медленно двигает челюстью, застыв корпусом в одном положении.

— Пять лет, — шепчу. — Пять лет ты молчал. Ни сообщения, ни звонка. Я думала, ты умер. Я давно похоронила тебя…

— Все не так просто. Я не мог по-другому.

— По-моему, все проще простого. Ты бросил нас, а теперь хочешь стать моему сыну воскресным папой!

— Сбавь тон, Ева, — в голосе Камаля плещется предупреждение.

И я сбавляю.

Сбавляю, потому что Камаль резко трогается с места, сворачивая с шумной трассы в сторону леса. Здесь совсем темно, и это заставляет меня притихнуть и сбавить те самые обороты, которые я завела с самого начала нашей встречи!

— Куда мы?.. — выдыхаю, трогая себя за горло.

— Не бойся. Отъедем от трассы, — чеканит Камаль, заглушая автомобиль под высоким раскидистым деревом.

— Мне нужно домой, — я с тревогой поглядываю на часы.

— Отвезу чуть позже. Сперва я хочу, чтобы ты рассказала мне о сыне.

Щелкает зажигалка. Еще секунда — и по салону растекается запах никотина, которым теперь наверняка пропахнет пиджак Саши.

Камаль так и не бросил.

Он откидывается назад и оглядывает меня черным взглядом с головы до ног, затем устало потирает чуть обросшее лицо.

— Ева, я жду, — требовательный шелест.

— У него… все хорошо, — говорю, проглатывая обиды.

По мере остывания ко мне приходит осознание: пусть Камаль не имеет права вмешиваться в мою жизнь, но о сыне он имеет право знать. Поэтому я говорю — сквозь годы боли и обид.

— В этом году Кам пойдет в школу.

— В школу… — Камаль крепко затягивается.

— Да… — прикрываю глаза. — Он любит шахматы, плавание и ходит на борьбу. Математика и география — его любимые предметы…

В тишине салона раздается тихий смешок, ведь наш сын — его полная копия.

Повернувшись, я разглядываю в темноте Камаля и вижу на его губах легкую улыбку.

— Когда-то ты сказал мне, что география и математика привлекали тебя четкими правилами и структурой, а еще — что цифры не предают. Недавно сын сказал мне то же самое. Бывает же такое…

Камаль слушает, не перебивая.

Словно для него каждое слово о сыне — на вес золота.

— Что еще он любит?

— Задавать вопросы, на которые у взрослых нет ответов. Но я стараюсь… находить ответы. Еще он не любит обниматься. И не любит, когда его целуют. Вероятно, пять лет назад ты действительно собирался умирать, раз сделал свою полную копию.

Наш сын — не просто копия Камаля. Камаль дал ему свое имя. Он собирался умирать во имя мести, поэтому решил оставить свой след в этой истории в надежде, что его сын уж точно будет счастливым.

Я бросаю взгляд на часы, и внутри все сжимается.

— Уже очень поздно. Верни меня домой, — прошу, меняя тему. — Я обещала Каму, что вернусь пораньше.

— Я верну, но при одном условии.

— Каком? — я зажмуриваюсь.

— Мы встретимся и поговорим. Как взрослые люди и без бегства. Я хочу, чтобы ты выбрала день и место. Разумеется… без мужа.

Я поджимаю губы, потому что рассчитывала, что информации о том, что с сыном все хорошо, ему будет достаточно.

Оказалось, что нет.

Докурив, Камаль безжалостно сминает сигарету в пальцах и включается в движение, не дождавшись моего ответа. Наверное, он понимает, что выбора у меня нет, и все будет так, как он решил.