Участвуя в майской конференции в качестве «рабочей лошадки», ибо в руководство партии он тогда не входил, Николаевский вел ее протоколы, сохранившие для истории все нюансы этого представительного собрания[140]. Действительно, склонность скорее к кабинетной, нежели к массовой организационной работе предопределила в эти месяцы то, что Николаевский оказался вне руководящих органов партии. На майской конференции он не был избран в состав организационного комитета, ставшего на недолгое время высшим исполнительным органом меньшевиков, хотя в следующие месяцы исправно выполнял его задания. Например, в протоколе заседания бюро оргкомитета от 10 июня мы читаем: «Организовать кампанию за посылку рабочими делегаций в союзные и нейтральные страны (устраивать демонстративные проводы, составлять наказы и пр.). Подробный план поручено представить т. Николаевскому»[141].

Между тем недовольство поведением своей фракции, которая теперь преобразовалась в самостоятельную партию, и в частности политическим курсом Мартова, ставшего одним из ее признанных лидеров, Николаевский выражал все более и более определенно. В то время как большевики использовали любую возможность для пропаганды своих демагогических лозунгов мира, хлеба, земли, работы и даже немедленного созыва Учредительного собрания, на деле агитируя за передачу власти большевикам, меньшевистские лидеры предпочитали более спокойные и конструктивные дебаты в Советах, во ВЦИКе, на Демократическом совещании и в земских учреждениях. Более того, в самих меньшевистских рядах происходило все большее размежевание между интернационалистами и оборонцами. В середине июля возникла угроза открытого раскола. Николаевский относился к тем партийцам, которые считали раскол катастрофой и для партии, и для российского рабочего движения, и для перспектив революции в целом. 18 июля группа интернационалистов, включая Николаевского, собралась на частное совещание и утвердила открытое анонимное письмо[142], объявившее всякую агитацию за раскол «преступной и безответственной». Через несколько дней подписанты обнародовали свои фамилии. Среди них, кроме Николаевского, были известная меньшевичка E.Л. Бройдо, Д.Ю. Далин и еще восемь человек[143]. Судя по стилю и аргументации документа, он был написан либо Николаевским, либо Николаевским и Далиным. Авторы утверждали, что между главными течениями партии по вопросам оценки текущего момента «нет таких крупных разногласий, которые хоть в какой-нибудь степени могли оправдать партийный раскол», что организация может найти решения, приемлемые для подавляющего большинства ее членов, что на предстоящую общегородскую партконференцию следовало избирать только тех делегатов, которые «всецело будут стоять на точке зрения единства организации».

Николаевский стал делегатом состоявшегося 19–26 августа Объединительного съезда меньшевиков, провозгласившего образование Российской социал-демократической рабочей партии (объединенной) – РСДРП(о). Формально, таким образом, его настояния, совпавшие с мнением большинства участников этого съезда, возобладали. Однако течения в партии меньшевиков сохранились, а острые дискуссии, явно препятствуя конструктивной работе и ослаблявшие влияние меньшевиков, продолжались. Говорить о подлинном единстве не приходилось.

На съезде были представлены шесть течений: независимые интернационалисты, интернационалистская группа Мартова, интернационалисты-объединенцы, революционные оборонцы, провинциальные «государственники» и, наконец, стоявший на крайне правом фланге А.Н. Потресов. К какой из этих групп принадлежал Николаевский? Имея в виду нечеткие границы групп, Борис Иванович, скорее всего, был близок к интернационалистам-объединенцам. Но на съезде Николаевский явно не был активен. Судя по протоколам (они не полны), он ни разу не выступал и не был избран в ЦК. Вообще, в протоколах его фамилия не упоминается. Более того, позже он рассказывал, что убедился в бесплодности съезда и после нескольких заседаний перестал на него ходить.